На той дороге, на бездорожной,
Стоишь сейчас.
И разве можешь на той дороге
Утешить нас?
Глядишь с вершины — дорога вьется,
Словно змея.
На той дороге цветок был сорван —
То дочь твоя.
На той дороге пути распались
Меж двух границ.
Идти ли дальше, о мать-дорога,
Не пасть ли ниц?
На той дороге, на бездорожной,
Молчит песок.
И мать рыдает, и тишь целует
Ее висок.
5. Колыбельная
Лунная ночь из колоды течет.
Мед ее вытечет перед зарей.
Будешь барашков ты гладить во сне,
Песню послушай, ягненочек мой.
Будешь, курчавый, ты спать и внимать
Песне, которую пела мне мать.
С плачем бежит колосок полевой.
Следом за ним суховей огневой.
Ты не расспрашивай — что почему?
Просто бежит колосок чуть живой.
Слушай, курчавый мой, слушай опять
Древнюю песню, что пела мне мать.
Эй, берегись! — говорит суховей.
А по пятам за ним гонится страх.
С поля родного — куда убежишь?
Спи. Может, есть еще бог в небесах.
Слушай, курчавый мой, слушай, сынок,
Мать еще, может, спасет колосок.
На колеснице примчались дожди,
Загородив суховею тропу.
Славу дождю возгласил колосок.
Спи. Ведь остались колосья в снопу.
Слушай, курчавый, забудь о тоске,
Мать позаботится о колоске.
Месяца мед утечет до зари.
Песенка будет звучать много лет.
Спи, колосок мой, ягненок мой, спи.
Пьет из колоды веселый рассвет.
Слушай, курчавый, слушай меня,
Знай о надежде грядущего дня.
СВЕТОНОСЦЫ
Те, с кем пересекал глухую ночь,
Сумевшие пройти и превозмочь
Глухую ночь,
Меня учили письменам Рассвета.
Была расстреляна рассветом мгла,
Повержена была
Глухая мгла.
Я поклонился факелу Рассвета!
В терроре билась ночь — проклятье ей, —
Исполнена страданий и скорбей.
Проклятье ей!
И плаха наблюдала действо это.
Ночь клятв и смерти среди бела дня,
Ночь злобы, зверства и огня
Средь бела дня.
Хвала убившим ночь и стершим ночи эхо!
А баррикадам мужества хвала!
Мгла факелом повержена была,
И факелу хвала!
Мне жизнь дана — оберегать горенье это.
Те, с кем пересекал глухую ночь,
Сумевшие пройти и превозмочь
Глухую ночь,
Меня учили письменам Рассвета!
