в легкие побольше воздуха и драматически сложив руки на груди. При моем приближении он не испустил криков радости, а выразительно посмотрел на аквариум — икры не осталось ни одной штуки, самочка впала в панику!
— Только этого нам сейчас не хватало! — схватилась я за голову.
— Что будем делать? — Аркадий сделался мрачнее тучи.
Я не бюро советов. Мне нечего было сказать, тем более такому рыбному асу. И все же я попыталась хоть как-то разрешить этот сложный вопрос:
— Немедленно посади самочку к остальным! — предложила я.
— Но что мы скажем Вовану? — Аркашку больше заботило душевное равновесие Цветова, а не наше жалкое положение!
— Мы не нанимались нянчиться с его выводком, — отрезала я и пошла на кухню ужинать. Аркадий решительно потопал за мной, еще бы, из кухни неслись волнующие запахи, а отсутствием аппетита Мамонтов не страдал ни при каких условиях. Я давно заметила, что мужчины по своей сути жалки, но они отлично скрывают это при помощи самолюбия и хорошего аппетита.
Мы не успели прикончить свой ужин, как заявился Вовка Цветов. Все встретили его гробовым молчанием, обломились ему «щенки»!
Реакция Вована была необычной: он даже не вздохнул, просто стоял и смотрел на беспокойную самочку.
Дурак Мамонтов хотел разрядить обстановку и попытался бросить хоть пятнышко света на уныло-серый ландшафт Вовкиной души:
— Вован, все будет нормально, сейчас я посажу нашу «девочку» к «мальчикам», — он схватился за сачок, — и ей станет повеселее, а там глядишь и на новое икрометание сподобится! — суетился Аркашка.
Но Вован не произнес ни слова, даже любимое «блин!» потерялось где-то в закоулках его раненой души. Он просто отошел от аквариума, плюхнулся в кресло и стал бездумно переключать каналы телевизора. Никто не нашелся, что ему сказать.
Наташка тихонько вытирала слезы краем фартука, даже шмыгнуть носом она не рискнула в присутствии Вовки, отправилась на кухню реветь. Только я надумала припустить за ней, как ко мне обратился Вован:
— Капитолина, а не помрут мои «собаки», скажи только честно?!
— Что ты, Вовчик, — попыталась я его успокоить, — я пошутила тогда. Конечно, иногда рыбы заболевают и умирают, никто не застрахован от этого. Но от того, что умрет одна, другие не помирают, они продолжают жить, плодиться... Так и «собаки»! Пойми, Вовка, я не знала тебя еще тогда, вот и прикололась таким образом, не подумав даже, что ты так прикипишь к рыбкам. Такое редко бывает! Да, люди любуются рыбами, заботятся о них, но не воспринимают потерю икринок как трагедию всей жизни.
Вовка встал, выключил телевизор, еще раз подошел к аквариуму, но уже пустому, Аркашка успел отсадить нервную самочку в другой к совершенно здоровым в отношении психики «собакам», постоял, раскачиваясь с пятки на носок, и вдруг произнес:
— Вы так ничего и не поняли! Пойдемте, помянем «не родившихся»... — У Цветова, даже при всем моем уважении, стало сносить «крышу».
— Пойдемте! — не стали мы перечить Вовану.
Наташка быстро накрыла на стол, слава богу, никому не пришло в голову звать на «поминки» маменьку! За столом было слишком грустно, поэтому я постаралась побыстрее улизнуть в свой чуланчик. Никто не возражал...
Я стала костерить себя на все корки, и почему я не разбираюсь в людях, вон Вовка какой тонкой натурой оказался, а разве по нему скажешь? Когда я увидела его впервые, так вообще приняла за придурка, который получал в жизни инструкции только из своего тугого кошелька! Я стала молиться за самочку, она вызывала опасения, если ей удастся протянуть хотя бы три дня — это будет большой удачей!
Вскоре ко мне пришел спасительный сон...
Без сновидений не обошлось и на этот раз.
Снился мне опять Герман, он плавал лицом вверх на зыбкой глади воды, лицо его было мертвенно бледным, а глаза глядели в одну точку на небе, наблюдая за приближающимся стервятником...
Как от удара электрического тока, я подпрыгнула на кровати, Герке угрожает опасность, у нас с ним свидание сегодня в одиннадцать, но я проспала!
На ходу я влезла в джинсы и свитер, ураганом выскочила из квартиры и понеслась на Наташкином «Смарте» в сторону Немчиновки...
Ах, милый Герка, но почему я тебя презирала? Я давно знала, что мужчины по большей части свиньи, но ведь и женщины тоже бывают ангелами лишь символически! Кто мне дал право судить, что человек делает хорошо, а что плохо? Я просто обливалась горючими слезами, не надеясь застать Герку живым...
Так и есть, калитка открыта...
Зловещая тишина звенела набатом у меня в голове, даже привычный фонарь у ворот не горел, на ощупь я добралась до крыльца и толкнула дверь. И здесь не заперто, на ватных ногах я вползла в холл и продолжила исследования в гостиной на предмет Геркиного, еще не остывшего трупа. Пусто. Я чувствовала себя бесполезной, словно булавка, лишенная своей головки... Надежда еще тлела во мне, я собралась с духом и поползла на второй этаж.
Поднявшись наверх, я перевела дух и прислушалась. Тишину нарушали лишь удары моего сердца и мерное посапывание, доносившееся из Геркиной спальни. Вихрем я влетела в комнату и бросилась к кровати в поисках живого Герки.
Вдруг истошный женский вопль заполонил всю комнату. Зажегся свет настольной лампы, и перед моим взором предстала пышногрудая блондинка. Это была мадам Занозина собственной персоной, закусившая зубами краешек простыни. Рядом с ней сидел Герман Штольц.
Он выглядел потрясающе с обнаженным торсом, но меня это уже не впечатлило. Герман сразу понял, в чем дело, и попытался было оправдаться. Но его слова ничего не рождали во мне, кроме смеха. Удивительно, что его бестолковые извинения вызвали у вдовы не ревность, а лишь удивление и восхищение:
— Герман, как ты красиво излагаешь! — защебетала Занозина.
Спасение пришло неожиданно с появлением запыхавшегося Мамонтова. На мое счастье, Аркашка не встал в позу Отелло и не, стал отчитывать меня на людях, да еще столь развращенных, он просто схватил меня в охапку и потащил вниз по узкой лестнице, прикладывая ко всем острым углам, наверное, в отместку.
Со второго этажа донеслось позднее приглашение:
— Может, выпьем кофе и все обсудим? — Герка не терял надежды затащить и меня в свою еще не остывшую постель.
— Даже и не думай! — ухватил меня покрепче Аркашка и семимильными прыжками бросился вон из дома.
Освободиться от него не было никакой возможности. Мамонтов впихнул меня в Наташкин «Смарт», и я, вместо того чтобы броситься ему на шею, принялась тут же его отчитывать:
— Каким ветром тебя сюда принесло! Все так славно начиналось, я могла добыть ворох полезной информации. Твое глупое вторжение все испортило! У-у! — со злости я газанула так, что завизжала совершенно невинная резина на покрышках.
— Если еще раз, — начало Аркашкиной проповеди выглядело зловеще, особенно его тон, заставивший меня вжаться в кресло, — повторяю, если еще раз ты убежишь из дома одна, да еще на ночь глядя, я не посмотрю, что мы друзья, я отхожу тебя ремнем так, как тебя положено было охаживать им раз в месяц в детстве, чтобы выбить всю дурь, засевшую у тебя в голове! — сказал Мамонтов и сразу пришел в хорошее расположение духа. Он всегда заметно веселел, испортив настроение мне!
За всю дорогу мы не произнесли больше ни слова. Дома я удалилась в свой чуланчик штопать свою потрепанную честь, только такой дуре, как я, могло прийти в голову спасать Герку от воображаемых врагов. Да этот хамелеон нигде не пропадет, такое не тонет! Четыре часа утра... Как Аркашка нашел меня, на чем
