шахматист просчитывает до конца последствия самого нелепого хода, так и он, коротко, но мощно поразмыслив, решил, что в этой версии есть резон и прощупать в этом плане Полину действительно стоит. Хотя, с какой стороны ни посмотри, не его это дело. Его дело процессуальное: защищать людей по ходу следствия и суда, иметь дело с бумажками, математика, так сказать, не столько прикладная, сколько теоретическая — с практическими, однако, результатами. Но так уж повелось, что адвокаты сейчас в России обслуживают клиентов и как следователи, вернее, контрследователи, а заодно и агенты, а часто еще и бодигарды, то есть телохранители.
Но, глядя на Полину, он все это осмыслял сквозь чувство нарастающей жажды. Это в нем есть, к сожалению, неизвестно откуда взявшееся, накатывающее приступами, которые вполне можно сравнить с болезнью — и болезнью серьезной. Так иногда захочет кого-то — до жжения в сердце или, вернее, где-то в этой области, ибо сердце у него абсолютно здоровое. До нытья под ложечкой, до каменно-тяжелого напряжения в паху. Наверно, что-то подобное испытывают алкоголики, когда очень хотят выпить и готовы на все, чтобы утолить эту свою жажду. Судя по криминалистическим книгам, и серьезным, и популярным, что-то подобное возникает и у маньяков. Маньяк во всем нормален, но вот он видит объект, и все в нем начинает гореть, ныть и требовать: ему
А Полина все плескалась, плавая возле противоположного края, зная, что Шацкий хочет позвать ее и поэтому не глядя в его сторону. Она плавала, крепко сжав рот, чтобы в него не попала вода, сторонясь других пловцов и испытывая отвращение к этому бассейну и к этой воде, воняющей хлоркой, хоть они и пишут (рекламные плакаты при входе), что будто бы очищают воду какими-то серебряными фильтрами. Может быть — раз в год. И воду так же часто меняют. Полина чуть ли не въявь видит, как вокруг каждого плавающего тела колышется облако: и слюна, и чихи, и пот (капельки падают и плавают, как жир в бульоне...), и прочие выделения организма — все они тут, в этой воде, кишащей микробами.
У Полины в детстве умерла соседка и одноклассница Арина, сковырнув какую-то болячку и получив заражение крови, которое ее родители, люди безалаберные, пьющие, долго принимали за грипп и лечили высокую температуру большими дозами аспирина, вызвав «скорую» тогда, когда было уже слишком поздно.
Арина была не просто подруга. Она научила Полину играть в игру «муж приходит домой»: Полина была женой, Арина была мужем. Сначала Арина сердилась, что в доме не убрано и нет еды, обзывала Полину и понарошку била ее, то есть не больно толкала и пихала руками. Полина начинала плакать, тоже понарошку, Арина утешала ее и говорила: «сейчас займемся любовью». Раздевала Полину (перед этим заставив надеть на себя как можно больше одежды), раздевалась сама, и они подолгу обнимались, Арина при этом говорила «мужским» голосом что-то непонятное: изображала иностранный язык. Вскоре Полина поняла, почему: Арина привела ее к себе домой, когда родителей не было, засунула в видеомагнитофон кассету, и Полина увидела фильм про голых мужчин и женщин; мужчины раздевали женщин и начинали бесконечно долго ковыряться в них своими огромными отростками, ковыряться и стучать о женщин своими телами так быстро, что попы их прыгали, было смешно. В это время они и говорили иностранными голосами, что в игре пыталась изобразить Арина. Еще там были женщины, которые целовали и облизывали друг друга, как они с Ариной, это было не так смешно, скорее красиво. Полине тогда было лет пять, наверное (она сейчас не может точно вспомнить), и ей не было стыдно от игр с Ариной, наоборот, она ждала, когда никого не будет, чтобы позвонить Арине и позвать ее.
И вот Арина умерла. Полина узнала об этом через неделю, вернувшись с матерью из деревни. И хотя ей сказали и про болячку, и про заражение крови, она подумала, что это из-за тех игр, в которые Арина играла с нею и еще с одной девочкой из соседнего дома. Полине иногда становилось так страшно, что она подолго не засыпала, боясь умереть во сне.
А потом это перешло на другое: Полина стала болезненно брезгливой, опасаясь всяческой заразы. Завела свои ложку, вилку, тарелку, чайную чашку, ругалась, если кто-то брал. Постоянно мыла руки, то и дело стирала свое белье и одежду, сторонилась одноклассников и долго считала себя не совсем нормальной, пока учительница литературы Галина Владимировна не рассказала про поэта Маяковского, который тоже страшно боялся инфекции из-за того, что его отец умер от заражения крови. Революционный поэт пил только кипяченую воду и обертывал бумагой дверные ручки. Но все равно потом застрелился. Галина Владимировна вообще была хорошей учительницей, она сначала много и интересно рассказывала про поэта или писателя и только потом переходила к текстам. Полина до этого была равнодушна к литературе, а тут увлеклась. Она читала того же Маяковского теперь не просто как слова лесенкой, напечатанные на бумаге, она читала и думала: человек, написавший это, тоже боялся заразиться, как и я. И ей это облегчало понимание стихов. Но больше всего она полюбила читать биографии, любит и до сих пор, выискивая в описаниях жизни людей что-нибудь простое и человеческое, близкое ей. Особенно интересует ее тема самоубийств — и того же Маяковского, и Есенина, и других. Однажды она подумала: если эта жизнь мне когда-нибудь надоест, никто не мешает мне все прекратить и покончить с собой. И у нее появилось ощущение, что она полная хозяйка своей судьбы и своей жизни, это ее очень успокоило. Она перестала бояться чего-то плохого, у нее теперь есть способ защиты, который абсолютно надежен, с которым ничто не страшно.
Но заразы бояться тем не менее не перестала, от болезненной брезгливости не избавилась. Когда впервые целовалась с мальчиком, чуть не стошнило. Нарочно заставила себя целоваться больше, чтобы привыкнуть, но не сумела. Потом поняла, что он ей просто не нравится. Стала искать случая поцеловаться, а может, и что-то сделать большее с другим одноклассником, который очень нравился. Но когда при первом приближении его лица увидела у него на щеке свежую ямку от фурункула, еле сдержалась, чтобы не оттолкнуть его. Стерпела, попросила только выключить свет. В темноте стало проще, хоть запах мальчика никуда не делся — и не сказать, чтобы он был таким уж неприятным, просто — чужой.
С сочувствием Полина читала истории про Майкла Джексона, который спит в кислородном саркофаге и завязывает лицо платком, чтобы не дышать испарениями улицы и других людей. Обвинения певца в том, что он домогается детей, ее возмущали. Да, он любит детей, люди не понимают, что любит не как-то развратно, а просто они гораздо чище, чем взрослые. Полина сама мылась по пять раз на дню — и все равно принюхивалась к себе. В метро ездить для нее было всегда мукой: не убережешься от чужих прикосновений. Никогда не садилась: мутило от мысли, что на любом месте только за один день сидят сотни людей — неизвестно каких, возможно, с болезнями, немытых, уродливых, старых...
Но она продолжала бороться с болезнью, она понимала, что так жить невозможно: с ума сойдешь. Она перебарывала себя. Того самого мальчика, который нравился, чуть ли не заставила сделать то, что он должен был сделать. Мальчик, хоть и был уверенным с вида, волновался и потел, но все-таки сумел кое-как. И быстро разонравился. Для закрепления успеха Полина попробовала с другим, тот меньше нравился, но зато был очень красивым и чистоплотным. Это была ее первая влюбленность: мальчик оказался не по возрасту опрятным, любил хорошую туалетную воду и дезодоранты, очень следил за собой. Но он через месяц увлекся другой, а там и школа кончилась.
Ничто Полину особенно не влекло. Она переживала из-за этого, пробовала нарочно чем-то заинтересоваться — не получалось. А потом пришла спасительная мысль: не все ли равно, чем заниматься до самоубийства, лишь бы приятно провести оставшееся время. Тут встретился Гобышев, преподаватель из детской танцевальной студии, куда она ходила два года, охал и ахал, разглядывая ее, а она удивилась: он, пять лет назад казавшийся ей старым, был мужчиной всего-навсего тридцати с чем-то лет. Гобышев занимался теперь серьезным бизнесом, у него была частная студия, где обучались девушки для подтанцовок знаменитым певцам и певицам, он обучал и по заказу этих певцов и певиц, и на вырост, а потом сдавал в аренду готовых танцоров, его студия пользовалась популярностью. Он убедил Полину, что ей просто необходимо танцевать.
Основное впечатление, оставшееся от этих занятий: запах пота. В репетиционном зале, в уборных, на сцене везде запах пота. Но Полина думала: ничего, это даже хорошо, это отучит ее наконец от брезгливости. И иногда казалось: да, привыкает. А потом появилась Ю. То есть она и раньше была — довольно резкая, не очень красивая девушка, но с гибкой и хорошей фигурой, что для подтанцовки важнее,
