Трестальон. Может быть, да, может быть, нет. Словом, я вас спрашиваю: вы, предположим, карманный вор или взломщик. Вы попадаетесь. Что? Ведь так бывает в жизни. Вас арестуют. Вас судят и упекают. Иной раз — два года тюрьмы из-за сущего вздора: из-за шести луи в комоде. А здесь — тысячи и тысячи франков ежедневно! И не прячутся. Это несправедливо.
Ле Труадек. Само собой.
Трестальон. О кражах со взломом вы можете думать, что вам угодно. Мнения свободны. Но это не ремесло лентяев. Что? Эти молодцы рискуют жизнью всякий раз, как перелезают через забор или карабкаются по водосточной трубе. А то бывает, что дом охраняется: трах, трах! А здесь чем рискует банк? Я хотел бы знать, на кой прах платят столько денег депутатам.
Ле Труадек. Депутатам?
Трестальон. Вот именно, депутатам. Словом, как никак, а меня обокрали, и я даже не могу пожаловаться комиссару… Ха-ха! Комиссар… Господин комиссар… Кстати, я должен вам задать вопрос, который вертится у меня на языке с того самого дня, как вы поселились в пансионе… Мы с вами никогда не встречались?.. Прежде?… Да.
Ле Труадек. Встречались? Мы с вами?
Трестальон. Давно уже, мсье Песмес, давно. Заметьте, это только мое впечатление. Может быть, я ошибаюсь.
Ле Труадек. Вы, наверное, ошибаетесь.
Трестальон. А потом мы, наверное, изрядно изменились, и вы, и я; хотя вы, по- видимому, очень хорошо сохранились. Все же мне казалось, что мы не в первый раз с вами встречаемся в одном и том же… пансионе. Хо, это иносказательно. Хо!
Ле Труадек. Я… я вас не понимаю.
Трестальон. Вам не приходит на память, в некотором роде, как бы сказать?… отель, весьма современный, хо!.. гораздо больших размеров, чем здешние… Хо! Хо! Под Парижем, в южном предместье… Хо! Хо! Гораздо больших размеров… и совсем не дорогой… Хо! Хо! И даже у отельного омнибуса… Хо!.. Такой довольно особенный вид, который не забывается… Ха! Ха!.. У каждого пассажира свое отделение… и тройной ставень на самом верху… не совсем удобно, чтобы любоваться видами… Ха! Ха!.. Но зато никакой толкотни… Хо! Хо! А когда вы приезжаете, то никогда не бывает… чтобы управляющий заявил, что все номера заняты… Ха! Ха!
Ле Труадек. Я в самом деле не понимаю, что вы хотите сказать.
Трестальон. Хорошо, хорошо, мсье Песмес. Я ошибся. Во всяком случае, вам нечего портить себе из-за этого настроение. Я умею за собой следить. С глазу на глаз я отдаюсь воспоминаниям… Но не бойтесь, за табльдотом я не забудусь.
Ле Труадек. Уверяю вас, мсье Трестальон…
Трестальон. Хорошо, хорошо! Когда никому ничего не должен и умел выпутаться… Вот посмотрите на меня: я проиграл в рулетку и в хорошем настроении. Правда, говорят: «Кто несчастлив в игре…» Хе, хе! Так оно немного и есть. Мсье Песмес, не будь вы такой серьезный и такой скрытный, я бы вам сделал одно признаньице. Но мне представляется, что истории с женщинами вас не должны интересовать. Вы мне кажетесь человеком положительным. А я — так немного мечтатель.
Ле Труадек. Меня все интересует, мсье Трестальон.
Трестальон. Может быть, и все, но только не женщины. Это видно по взгляду. У вас взгляд человека вычисляющего. Вот вам бы следовало играть в рулетку. А мне бы лучше заниматься чувствами.
Ле Труадек. Вы хотите сказать, что во мне нет ничего такого, что могло бы нравиться женщине?
Трестальон. О, в нашем возрасте дело не в том, чтобы нравиться женщинам. Дело в том, чтобы нам женщины нравились.
Ле Труадек. Однако, если бы вы были увлечены женщиной, молодой женщиной…
Трестальон. Ну, так что же?
Ле Труадек. Вы бы старались ей понравиться?
Трестальон. Понравиться, понравиться! В двадцать лет нравятся по одному, а в шестьдесят — по другому.
Ле Труадек. Так?.. Да… конечно… В наши годы мы должны скорее рассчитывать на притягательную силу серьезного чувства, полуотеческой заботливости.
Трестальон. Мы должны рассчитывать на наши сбережения.
Ле Труадек. На наши… я… вы так думаете?
Трестальон. Еще бы! Это, мне кажется, ясно. Вообразите себя на месте молодой женщины, которой вы сделали признание… Да нет, вы вообразите себя на ее месте.
Ле Труадек. Да, да.
Трестальон. Наше счастье, что женщины любят деньги.
Ле Труадек. Вам так кажется?
Трестальон. Иначе нам бы оставались только монастырь или бильярд.
Ле Труадек. Ах, так! Так что, по-вашему, так лучше?
Трестальон. Лучше! Лучше! Я их беру такими, какие они есть.
Ле Труадек. В таком случае — я это говорю, чтобы поддержать разговор — если бы вы были увлечены молодой женщиной, вы… что бы вы сделали, в общем?
Трестальон. В общем? Или в частности?
Ле Труадек. С некоторыми частностями, чтобы я мог лучше уяснить себе вашу мысль.
Трестальон. Прежде всего, я приглашаю ее обедать, на первый раз, по возможности, не в тет-а-тете. Надо им дать почувствовать, что их торопить не будут, что им оставят время пообдумать, привыкнуть к мысли… Потом, так — человечнее.
Ле Труадек. Да.
Трестальон. Затем несколько прогулок в автомобиле. Это такая вещь, на которую очень удобно согласиться и которая не имеет характера требования.
Ле Труадек. Да.
Трестальон. Проезжая через Ниццу, я останавливаю автомобиль, один раз перед ювелиром, другой раз перед большим магазином. Я предлагаю молодой даме выбрать какой-нибудь пустячок, так франков на пятьсот, шестьсот, потому что ни в чем не следует преувеличивать. Покажите, что вы не скряга, но пусть вас не считают с самого же начала за дурака.
Ле Труадек. Еще бы!..
Трестальон. Когда дамочка примет первые ваши подарки, вам уже нечего ломать себе голову.
Ле Труадек. Понятно!
Трестальон. Она сумеет и сама попросить у вас то, чего ей хочется.
Ле Труадек. Ах, так!..
Трестальон. Говорите «нет» как можно реже.
Ле Труадек. Как можно реже.
Трестальон. Затем, хм!..
Ле Труадек. Да, затем…
Трестальон. Можете предложить ей небольшой месячный оклад.
Ле Труадек. Как?.. Так!.. Но ведь иная и откажется?
Трестальон. В таком случае, вы предлагаете оклад покрупнее.
Ле Труадек. Вот как? А вы не думаете, что молодая особа может обидеться?
Трестальон. Отнюдь.
Ле Труадек. Ну, а… в обмен?
