вперед, затем — другую, подтянуть искалеченные ноги…
Такого она никогда не видела. Блаженные носились по коридору, круша все на своем пути, выламывая все двери. Из соседней палаты слышалось возбужденное мычание «овощей». Кого-то уже с надрывом били головой о стену…Вдруг Ветка увидела Семеныча. Сначала она его не узнала. В конце коридора стоял военный — в красивой черной форме, в погонах, с галунами на рукавах кителя и лакированных, начищенных до блеска, ботинках. Вытянутый вверх околыш фуражки делал его лицо суровым и мужественным. По щекам катались желваки, в руках он держал двустволку завхоза, поднятую к потолку. Раздался выстрел.
— Ти-хо! — Зычно перекрыл хаос Семеныч. — Всем тихо!
Наступила тишина. Все застыли на месте. Семеныч опустил ружье и стал говорить уже негромко.
— Значит, так! Бардак отставить! Мы теперь в свободном плавании, но беспорядка я не допущу!
— А т-ты кто та-кой? — протяжно затянул уголовник Сулима. Он пошел вразвалочку к Семенычу, выбросив вперед исчерканную синей тушью руку с разбросанными в разные стороны пальцами. — Власти захотелося? Воля сичас! Понял, красный?
Семеныч с каким-то даже безучастным видом опустил на голову рецидивиста приклад. Тот вдруг заматерился тоненьким голоском, прижимая руку к темени. Из-под его узловатых пальцев закапала кровь.
— Все приводим в порядок! Сейчас же! — Семеныч цепко окинул взглядом стоящих в коридоре. — Назначим дежурных. Всем, кто не в состоянии самостоятельно одеться, помогают другие. Трое идут со мной в столовую, посмотрим, что осталось из еды. Готовим завтрак. Работаем вместе! Увижу, что кто-то кого-то обижает… — он погрозил дулом ружья. — Смотрите у меня! Все делаем в темпе! Аврал! По-моему, на улице что-то затевается…
Все разом зашевелились, больные бросились исполнять приказ человека в форме. У них, у психов, подчинение было в крови, оно вбито в их головы многолетним матом санитаров и неизбежным наказанием за малейшее непослушание. На кухне почти ничего не осталось. Перекусили вчерашним хлебом и чаем. После этого всех неходячих вывели во двор. Отперли ворота и Семеныч шагнул на улицу. Остальные пытались высмотреть, что же там творится.
На улице никого не было видно. Лишь во дворах суетились люди, перетаскивая в подвалы скарб и еду. Слышен был лишь автоматный треск, перемежавшийся одиночными выстрелами.
— Так, вы двое со мной, — кивнул головой Семеныч своим соседям по палате. Люди выскочили и понеслись огородами вниз к Днестру. Странно, но остальные остались во дворе. Никто не шевельнулся и не попытался выбежать на улицу. Напряженно слушали отдаленную стрельбу. Над ними низко пролетел самолет. Ветка сидела на крыльце, ей ничего не было видно, но стало страшно. Неизвестность пугала. Рядом сидела Степанида и протяжно выла.
Семеныч вернулся через полчаса.
— Значит так, — начал он громко, обращаясь ко всем. — Там! — Он показал рукой на Днестр, — начинается заваруха! Сидим тихо. Самых тяжелых и больных прячем в подвале. Остальным — лопаты в руки, и копать окопы. Будем прятаться! Не дай Бог обстрел. Быстро! Ко мне обращаться по имени-отчеству: Николай Семенович! Поняли!
«Овощей» и самых убогих сгрузили в тесный подвал. Кто мог, копал ямы. Семеныч дежурил на улице. Ветка продолжала сидеть на крыльце. Так прошло несколько часов.
Послышалась сначала редкая, а потом все более учащающаяся канонада. Затем — отдаленные взрывы.
— Всем в укрытие! — скомандовал вбежавший во двор Семеныч.
Всех неходячих понесли в окопы. Подхватили и Ветку. Не особо церемонясь, ее больно кинули на дно ямы. Рядом упала Степанида. Ветка лежала лицом вверх и смотрела на свинцовое небо. Там барражировал маленький, похожий на детский, самолетик. Постепенно он увеличивался в размерах и Ветке казалось, что он летит прямо на них. Что-то черное отделилось от самолета и стремительно понеслось к земле. Раздался протяжный истошный гул, а затем вдали что-то заухало. Канонада продолжалась. Под Веткой затряслась земля, а с насыпи посыпался песок. Степанида, ни на секунду не останавливаясь, продолжала протяжно выть. Не выдержала и Ветка: навзрыд заплакала. Плач слышался и из других окопов. Вдруг прямо во дворе, метрах в пяти от них, в небо поднялся черный глинистый столб, осыпав всех земляной крошкой. Ветка почти перестала слышать. Только ощущала всем телом дрожь земли.
Когда это закончилось, Ветка не смогла бы сказать. Ей казалось, что лежит она здесь, на дне этой ямы, маленькая и беззащитная, всю свою жизнь. Ей хорошо и безопасно. Ее убаюкивают небо и мысли о брате, который придет и спасет ее. Это успокаивало.
Наконец, чьи-то руки грубо подняли ее и Степаниду и понесли к крыльцу. Ветка не удивилась, что уже стало смеркаться. Семеныч стоял неподалеку и о чем-то негромко говорил с усталым военным в грязном камуфляже. Усталость чувствовалась даже в его руках, лежащих на автомате.
— Не пойму я вас что-то, Николай Семеныч, — говорил тихо военный. — Через полчаса сюда войдут молдаване. А вы в форме. Вас могут не пощадить. Вы ведь вполне здравый, да к тому же — военный человек! Идемте лучше с нами!
— Нет, извините, товарищ капитан! Эту форму я кровью заслужил. Никто не вправе ее снять. Может, только с мертвого… — покачал головой Семеныч. — Как же я их брошу? — Он кинул взгляд, как показалось Ветке, прямо на нее. — Они же беспомощны, пропадут. А так еды раздобудем… Как-нибудь проживем…
— Зачем они вам? — с жалостью посмотрел на Ветку капитан. — Это же умалишенные. Их и так не тронут… — Он только махнул рукой. — Смотрите, как знаете…
— Нет, спасибо, капитан. Я с ними останусь.
Военный ушел. За забором слышалась лихорадочная возня. Ревели моторы и слышался топот ног. Спустя десять минут все стихло.
— Ну, что ж, орлы, идем есть, — грустно улыбнулся Николай Семеныч.
Опять неходячих понесли в столовую. Голод особо не ощущался, но Ветка жадно жевала черствый хлеб. Семеныч за столом сидел один и неторопливо прихлебывал чай. Ружье лежало рядом. Ветка заметила, как судорожно сжимались его пальцы, кончики которых — в кулаке — доставали до обшлагов черного кителя. Ветке почему-то было его очень жалко. Опять защипало глаза, но она сдержалась.
На улице послышались крики, в коридоре раздался фальцет победного улюлюкания. В столовую ввалилось несколько грязных, небритых военных в засаленных фуфайках и бушлатах, кое-кто был в обычной одежде. Все были пьяны. Один из них — плотный среднего возраста бородач, цепким тяжелым взглядом ощупывал каждого сидящего в столовой. Семеныч, перехватил двумя руками двустволку, поднялся и подошел к ним.
— Что вам угодно?
— А ты кто? — Нагло влез вертлявый, с остренькой крысиной мордочкой, парень в бушлате и кедах. — Ту чине ешть? Окупант рус? Ворбешть ромынэ? (с молд. — Ты кто? Русский оккупант? Говоришь по румынски?)
Семеныч на него не обратил никакого внимания.
— Здесь больница, тяжелобольные люди. А вы врываетесь, пугаете их…
— Аич сунт порчь рушь! (здесь русские свиньи) — опять закричал вертлявый и со всего размаха ударил Семеныча кулаком. Семеныч упал, больные повскакивали со своих мест.
— Что с вами, Николай Семеныч!
Моряк поднялся, подобрал винтовку, поднял вверх руку в успокаивающем жесте: мол, все в порядке, и резко навел ствол на Крысу. Непрошеные гости попятились, а вертлявый очумело уставился на дуло.
— Во-первых, извольте извиниться, — с достоинством начал Семеныч. — Во-вторых, разрешите представиться, — он щелкнул каблуками. — Николай Семенович Побегаев, капитан второго ранга, что приравнивается к войсковому званию «подполковник». В-третьих, попрошу вас очистить больницу!
Наведенный ствол оружия явно наводил пьяных визитеров на определенные мысли.
— Лиништеште-те! (Успокойся), — бросил бородач Крысе и повернулся к Семенычу. — Извините нас за вторжение. Мы сейчас уйдем, — и извиняющимся тоном, разведя руки в сторону, добавил. — Ищем оставшихся сепаратистов.
— Здесь только больные! — ствол ружья поплыл вниз. Семеныч стал успокаиваться. — Сумасшедшие
