— Твои друзья тебе напомнят… Шмитарь!
Ершов слушал внимательно — ему тоже было интересно.
—Всю неделю на бровях!
«Все зря…» — Бутурлин уже понял, что вряд ли преуспеет.
Было еще направление.
— Тебе приходилось ездить с Шайбой на шашлыки?
— Обязательно.
— Большой компанией…
— Бывало всяко! И вдвоем, и компанией!
— А шашлык кто покупал?
— И я, и он. Иногда по дороге захватывали…
— Обычно ездили в разные места? Или было излюбленное?
— Чаще в одно.
— К воде?
— Да. Озерко, роша… Рябихино.
«Точно!»
— И как добирались? Машиной?
— И пехом от станции.
— Пешком?
— Там тропинка!
— А кто вас туда привел? Как туда попали?
—А Шайба и привел! Он там гостил пацаном в поселке!
Бутурлин ухватил счастливую карту:
—Сейчас ко мне его подругу!
Несовершеннолетняя спутница Ершова вошла тяжело.
«Беременна. И сильно…»
Ступала тем не менее твердо. Она оказалась трезва как стеклышко. В ее задачу входило сопровождение и доставка беспутного отца ее будущего ребенка домой, к его родителям. В женщине-подростке отчетливо обнаруживались симптомы постоянства и будущей супружеской непреклонности.
Бутурлин поднялся, подвинул стул. Закон обязывал охранять интересы неродившихся граждан.
На все вопросы она отвечала полностью и с охотой.
Словно почувствовав фарт, несколько старших оперов сошлось к Бутурлину, чтобы узнать про печь, от которой теперь начинать танцевать.
— Шайбу вы знаете?
— Кто же его не знает?!
— И Туркмению? Друг его.
— С Тишинки? Тоже.
— Когда вы видели их в последний раз?
— Туркмению — уже не помню. А Шайбу… Позавчера! В нашем гадюшнике. В вестибюле. Его там трясли трое мужиков… Здоровые бугаи! Шайба и сам амбал… Но эти! — Она живописала мордобой в подробностях. — Его уделали как черепаху! Шайба был в шоке! Давно не получал… Эти трясли его как хотели… Вся морда была в крови!
— Кто-нибудь находился еще в это время в вестибюле?
— Посетители!
— Не вмешивались?
— Такой страх…
— А Ершов?
— Он — конечно! Вы не видели его пьяного? Сразу разнимать… Я вцепилась: «Не пущу!»
— Милиция была?
— Какая там милиция?!
— А эти трое, что били… Ты их знаешь?
— Черные!
— За что? Слышала?
— Там не только я, все слышали! Шайба перед тем продал им наркоту. В ампуле. А оказалось, простая вода из крана…
— Телефон Туркмении у тебя с собой?
— Я помню…
Бутурлин и Савельев разговаривали с ним вместе.
— Давно ушли из «Новых центурионов»?
— Пока мне не скажут, за что взяли, не буду отвечать.
— И все-таки…
— С полгода.
— Вместе с Шайбой?
— Нет.
— Шайбу видел давно? — Бутурлин перешел на «ты».
— Наверное, тоже с полгода.
— Что-то произошло?
— Я не буду обсуждать этот вопрос…
Савельич заметил:
—Ты — мент! Как я, как Бутурлин. Можем быть откровенны. Я чувствую тебя!
— Я — бывший мент!
Бутурлин поддержал:
— Бывших ментов нет! У нас проблема…
—Теперь, к счастью, не моя. Я отсидел. Судимость с меня снята. У меня лицензия частного охранника. Пока нигде не работаю. Иногда меня приглашают, когда есть подработка.
Туркмения был худощав, жилист. На нем была широкая, сваливающаяся с плеч куртка, с рукавами, начинавшимися едва ли не от самого пояса. Бутурлин обратил внимание на рукава — они были в две трети — обрезанные внизу, как у телохранителей, занимавшихся «личкой».
— Я понял ваш интерес. Давайте официально… С прошлым покончено. И я больше не хочу слышать о конторе.
— Спасибо за откровенность…
— Ничего не стоит.
— Ты только забыл, что, когда у нас возникает проблема, контора идет как танк.
— Знаю.
— Мы вынуждены тебя задержать.
— За что?
—Не знаю пока. Может, хранение огнестрельного оружия, может, наркотик. Мы с тобой откровенны. Ты не оставляешь нам другого выбора.
— Это незаконно.
—Согласен.
— Я буду жаловаться.
— Предложи другой выход!
Лондонский рейс «Бритиш-Эйр» прибыл в Москву рано утром.
Игумнов еще в самолете снял кожаную куртку а-ля Марлон Брандо, долгое время шокировавшую милицейское начальство и содействовавшую его индивидуальности в конторе. Тем не менее его взяли под наблюдение уже в Шереметьеве. Под надзором подозрительно оживленной парочки он вышел из аэропорта. Машина «Лайнса» ждала его. Игумнов тем не менее предпочел сделать вид, что нашел «левака».
