проносились на скорости. С десяток полицейских у перекрестка пытались их уговорить по-хорошему. Было видно, что все бесполезно. Высокий мужик недалеко от Игумнова, с рыжими пейсами, худой, похожий на козла, в черных чулках с открытыми тощими икрами, в шляпе, надломленный, как перочинный нож, орал громче других. Руки его во избежание провокаций со стороны полицейских были демонстративно засунуты глубоко в карманы. Полицейские теряли терпение. Игумнов их отлично понимал. В какой-то момент старший смены в полицейском джипе у рации что-то сказал, и миштара — полиция — вооружилась короткими деревянными палками. Харедим продолжали бесноваться. Полицейские пробовали приблизиться, но те быстро отбегали. Рыжий, похожий на козла, отступал со всеми, но тут же возвращался. Полицейские начали планомерно теснить крикунов с тротуара. Игумнов наблюдал. Когда миштара придвигалась, козел только вертелся, не уступая ни сантиметра тротуара, руки он по-прежнему держал в карманах. Громко что-то орал, прячась за спинами. Наконец ему все-таки врезали. Игумнов надеялся, что это сделал кто-то из бывших русских ментов. Козел, как водится везде, бросился к полицейской машине жаловаться. Старший послал его… Игумнов чувствовал профессиональную солидарность.
Дела Неерии и его собственные как секьюрити были гораздо сложнее. Голан снова предупредил, на этот раз Игумнова:
— Мы сможем обеспечить охрану Неерии. Но только после того, как он отчитается за три миллиона долларов!
— Я жду сообщения Рэмбо. Он над этим работает…
— Может, найдете ему гаранта в Израиле. У тебя есть кто-нибудь?
—Я как раз об этом думаю…
Игумнов поднялся в квартиру к Неерии.
— Вы не уходите? — Родственники Неерии — нехилые, вооруженные жители территорий, поселенцы — были Арабову надежной защитой. — Я хочу отлучиться…
— Вы возьмете машину? — Неерия поднял крупные влажные глаза.
Игумнов вспомнил ортодоксов на улице.
—Нет, тут недалеко.
На перекрестке Меа-Шеарим и Царей Израиля было пустынно. Стена здания, сложенная из иерусалимского камня, была похожа на поленницу березовых дров под окнами у дома в Шарье. Такие же щербатые камни лежали под ногами. Игумнов стоял в центре ультрарелигиозного квартала — узких безлюдных улочек эпохи средневековья, оживших старинных гравюр. Отсутствующие жители находились в многочисленных синагогах по соседству, в глубине каменного лабиринта, они должны были вот-вот появиться с окончанием молитв, с первыми вечерними звездами на исходе Субботы.
Игумнов прошел вдоль Меа-Шеарим — узкой, тускло освещенной. Нижние этажи темных домов сплошь поблескивали витринами запертых лавок. В большинстве было одно и то же. Серебряные чаши, кубки, семисвечники за металлическими узорными шторами… Юдаика, амулеты для беременных… Все, что необходимо для жизни верующего. Против сглаза. Молитвенники…
Объявления на русском на столбах обещали бесплатное обрезание, удачный бизнес.
«Хотите 10 000 долларов — приходите к нам…». «МНОГО ДЕНЕГ! ЗВОНИ!..»
Автобусы все еще не ходили. Ветер тащил полиэтиленовые пакеты на мостовую. По неубиравшемуся в течение полутора суток тротуару шелестели обрывки газет. Из-за угла внезапно донеслись голоса.
Игумнов свернул в переулок к синагоге. Из крепостного вида здания, с небольшими бойницами-окнами, уже накатывали во двор волны молящихся: долгополые черные сюртуки, черные чулки, гольфы, шляпы… Средневековые одеяния — серые чулки на худосочных щиколотках, туфли, гольфы, поднимавшиеся выше колен, меховые широченные шапки, камзолы. Игумнов остановился поодаль — отсюда ему был виден каждый выходивший из здания. Игумнов внимательно вглядывался.
Над крепостью-синагогой, над Святым городом сверкнули три первые звезды. Суббота закончилась. Последние слова молитв возносились поверх крыш окрестных домов уже со двора.
«Теперь главное — не упустить…»
Переулок был полностью забит молящимися. Сюда уже вливались потоки верующих из соседних синагог. С мужчинами все чаще теперь появлялись женщины. Дети. Низкие плоские шляпки религиозных дам. Обязательные чулки, длинные юбки. Мальчики в черных сюртучках с завитушками на висках, в маленьких чеплажках на макушках — кипах…
Миха нырял сюда, в населенный религиозными ортодоксами район, каждый раз, когда надо было залечь на дно…
Черноволосая девчонка пробежала, поглощенная своими мыслями, подскакивая на бегу.
«Моя сумасшедшая еврейка-бабка уже родилась снова…»
На верхних этажах вспыхнул яркий свет.
Миха шел среди ортодоксов, говоривших по-русски. Компания правила к перекрестку. Трое высоких парней — в черных сюртуках, в шляпах — крутили головами по сторонам. Все трое были боевиками.
«Горские евреи — те же чечены…»
Еще несколько молодых людей — в длинных сюртуках, в шляпах — были похожи на юных карманников с карикатур Оноре.
«Странный мир оживших диккенсовских персонажей. Чему он их тут учит?»
Игумнов обогнал Жида, мельком обозрел со стороны. Похожий на афганца, тяжелый, по-звериному пружинящий телом. Велюровая черная шляпа, белая манишка. В руке молитвенник. Знакомая пластика вора не изменилась.
Началось автобусное движение. Красный свет задержал на тротуаре. Сзади подоспели еще люди в черном.
Улучив момент, Игумнов как бы случайно оказался между Михой и телохранителем, подпер Жида плечом. Потом, не поворачивая головы, принял пристальный взгляд сбоку. Так всегда происходило в Москве. А там с ходу сначала Игумнов, потом Миха ныряли в какой-нибудь подъезд. Почуяв чужих, надрывались горлстые домашние шавки, законопослушные граждане косились из-за дверных «глазков».
—Здорово, начальник!
Секретный контакт. Как для воров, так и для ментов. В конце разговора обычно появлялся пузырь.
—По пять капель… — И хитрый глаз с нерусского лица. — За Мессию! Чтобы удача!
И второй постоянный тост:
—За московский «Спартак»!
Кто же знал, что один пацан станет вором, авторитетом преступного мира, другой на всю жизнь осядет в криминальной полиции…
Светофор переключили. По-прежнему не оборачиваясь, Игумнов перешел улицу, двинулся по Меа- Шеарим дальше. Улица шла вниз. Тут тоже было много харедим, покинувших десятки близлежащих синагог.
Он шел уже довольно долго. Постепенно замедлил шаг. Темноватая улица религиозных евреев осветилась, харедим стало меньше. Появились открытые кафе с публикой. Толпы нарядных прохожих. Он попал в центр. Нищие с грохотом потрясали кружками для сбора монет: «Никто не должен забывать: на свете есть несчастные…»
Сзади послышались шаги. Игумнов не оглядываясь свернул в скверик с каруселью, песочницей.
—Начальник! Я глазам не поверил… Ты? И даже с израильским телефоном!
Они стояли друг против друга. Как там. Не было только вонючего подъезда.
— Ты все еще Игумнов?
— Все еще. А ты?
— Жид.
Кличка его не стесняла:
—У вора нет нации. Как у мента…
Игумнов был согласен.
Что же касалось нации…
«Еврею не уйти от Жида. Можно лишь поменять знак. С минуса на плюс…»
