А как они выручали! Бывало: «Коля, иди! Там, внизу, тебя проверяющий ищет!» Выйдешь через черный ход и уже с улицы входишь! Ну и я стоял за них… И перед хулиганами, и перед начальством… Ночью — такси найду, официанток отправлю… И чтобы меня выставить посмешищем? За чаевые? Такого быть не могло!
Пришли к общему выводу:
— Общество развратили! Начальству ничего не нужно, кроме карьеры. Балом правят цеховики, дельцы!.. Музыканты, мэтр смотрит им в рот! За зеленые горло порвут. Об официантах не говорю…
В целом прогноз для милиции тоже получался неблагоприятный:
— Говорят о новых структурах! Подразделения по американскому образцу. Спецтехника. Связь. «Мерседесы»… Гвардия… Ну и потерпевшие посолиднее… Новая номенклатура! Задача — раскрывать только преступления, вызывающие широкий общественный резонанс!
К тому и шло.
«А мы так и останемся! Уголовный розыск — полиция для бедных! Вроде бесплатной милиции…»
В кабинет позвонили.
— Да… Да… Я сейчас! — Зам извинился. Вышел. Игумнов снял трубку, позвонил на вокзал. Там все было спокойно. Егерь — дежурный, находившийся в самом центре милицейской розы ветров, воспринимал происходившее философски.
— Народ подтягивается. Скоро посадка на душанбинский. Скубилин звонил. Надеется его задержать…
— Голубоглазого?
— А кого же еще! Проел плешь с этой ориентировкой!
— Пусть он ее повесит у себя в сортире!
— Ты чего-то хотел?
— Проверь по адресному… «Юрьева Наташа…» — Надо было это выплеснуть, чтобы к нему не возвращаться. Он попробовал сосредоточиться. — Пиши: «Возраст примерно 21 — 23 года…» Других данных нет. Я не думаю, что их много по Москве. Девушки три-четыре. Узнай телефон. Потом под благовидным предлогом надо позвонить каждой домой — узнать, кто из них ходил сегодня на концерт в Дом культуры КГБ на Лубянке.
— Это касается старухи потерпевшей?
— Розенбаум? Да нет. Не думаю.
— Я сейчас поручу.
Игумнов положил трубку. От концерта на Лубянке ничего не осталось. Все выветрилось, кроме фокуса с мысленным отгадыванием имени девушки, поднявшейся на эстраду.
«Если бы колдун знал, что в зале — разыскник, он бы остерегся это делать!»
В коридоре слышались негромкие голоса: Качан и младший инспектор приводили себя в порядок.
Зам по розыску вернулся огорченный.
— Из ресторана принесли заявление на твоих… Качан кому-то врезал, и сильно. Парень здоровый. Могут быть последствия…
— Пока что — сам он с оборванным рукавом!
— Я понимаю. Но и ты пойми! Народ наглый. А если придется дело возбуждать? Может, тебе к ним приехать?
— Они предложили?
— Да. Завтра… Разборка. Как это сейчас принято. Они все будут!
— Первый раз слышу! Чтобы они разбирались с нами?
Зам смотрел в сторону. Игумнов понял: это было большее, что он мог сделать коллеге.
— Что ж! — Игумнов поднялся. — Мы приедем… Обедать. Обещаю… — Он понемногу заводился. — Долларов с нас они не получат. Чаевые самые умеренные. Но если дойдет до драки, то смене этой не работать. Пусть ищут дублеров! Будь здоров!
— Давай.
Качан и младший присоединились к нему в коридоре. Старший опер выглядел трезвым, хотя и не в лучшей форме.
— Не знаю, как случается, но почему-то со мной все и происходит… Картузов знает?
— Нет.
— Может, обойдется?
— Не знаю.
Присутствие Карпеца — доверенного лица начальника отдела — делало это проблематичным. Больше ничего сказано не было. Качан приободрился. Во дворе, рядом с выходом, стояло несколько милиционеров. Увидев Качана и Карпеца, они замолчали. Разговор шел об этой паре, наскандалившей в ресторане.
— Пока… — младший инспектор послал им свою приветливую, чуть суетливую улыбку.
— Счастливо.
В машине водитель спал откровенно сладко, приоткрыв рот. Между сиденьями задушенно хрипело радио.
— Очнись!
Игумнов поправил звук. Передавали ориентировку с вокзала:
— …Повторяю… В купейном вагоне прямого сообщения Москва — Бухара при подаче на посадку обнаружен труп неизвестного мужчины, скончавшегося от ножевых ранений…
Хабиби снял обувь в передней, прошел на кухню. Жена и дети были уже дома.
— Что у нас сегодня? Я умираю от голода… Хумук эт кинс? — Он любил национальные блюда, мясо на огне в первую очередь, с овощами, обильно политое оливковым маслом.
— Я же вчера тебе делала! — Жена встала. — Возьми пока питу, Али!
Пита оказалась свежайшая. Хабиби разрезал аппетитную полую лепешку, стал набивать всем, что нашлось в холодильнике: овощами, мясом.
— Никто не звонил?
Жена перечислила. Звонки в основном были от земляков: почти все жили в этом много-подъездном, построенном в виде каре, с аркой в центре, здании; вечерами заходили друг к другу выпить чашку кофе, обменяться новостями.
— К учителю сестра приезжает… — сообщила жена. — Завтра с утра едет ее встречать…
— Почта есть?
— На столе.
В кухню вошел младший сын.
— Привет, папа.
— Привет, — Хабиби уже поднимался. — Как в школе? — Он погладил сына по голове, ответа ждать не стал — прошел к себе, включил телевизор. По первому каналу шла развлекательная программа. Хабиби выключил ее, прилег на тахту, на секунду закрыл глаза. Спал он не больше минуты — глубоко, со сновидениями. Сон был тягостный. Разбудил телефонный звонок. Жена сняла трубку. Звонил сосед с пятого этажа. Жена говорила громко, обращаясь одновременно к мужу и к звонившему. При некотором усилии сосед мог наверняка ее слышать и без аппарата.
— Это Юсеф! Заходите, Юсеф, мы всегда рады… — Юсеф был слушателем Академии имени Фрунзе, земляк жены. — Он сейчас зайдет! Я ставлю кофе, Юсеф!
Пришел Юсеф, молодой, стеснительный; он жил холостяком — жена с ребенком временно уехали домой, к родителям.
— Как учеба, Юсеф? — спросила жена.
Хабиби взглянул на часы, извинился:
— Я на несколько минут вниз… Не пейте без меня — я сейчас!
В это время обычно появлялся Лейтенант — привозил деньги, долю Хабиби и таксиста.
— Поговорите тут пока…
— Надень что-нибудь, Али! На улице прохладно… — крикнула жена с кухни. — Простудишься!
Он сдернул с вешалки в прихожей легкую куртку.
— Я быстро!
