он увидел кого-то, сидевшего боком к стеклу.
Мимо стрелочницы проскочил в галерею, рванул дверь в комнату. Слева, заметил, чернела высокая печь, прямо, у стола, сидел плечистый, с серым безвольным лицом парень, держа на весу обнаженную по локоть руку. Ладонь ее была перевязана кровавой тряпкой.
Долю секунды они смотрели друг на друга. Парень был крепко выпивши, но сразу это не бросилось в глаза.
Позади хлопнула дверь. Вошла стрелочница, размашисто, по-мужски, плюхнулась на стул.
Парень чуть потрепыхал пальцами: проверял, действуют ли.
— С электрички? — спросил Денисов у парня.
— Бегут сюда, — ответила за него женщина. — Ехал бы до Москвы, там на вокзале медкомната. Помощь окажут.
Денисов пригляделся к руке, которую тот все держал на весу.
Ближе к локтю, там, где кровь была кое-как смыта, синели профессиональные шрамы разрубщиков мяса, результат соприкосновения с костями и жиром животных.
Обычно они заживали медленно, оставляя непроходящие следы.
— К Москве ехал? — спросил Денисов.
Парень был пьян, таращил на Денисова большие круглые глаза.
— Из Дом-м-модедова… — наконец выдавил он из себя. — Из м-м-магазина.
Выйдя из метро, Денисов перешел на другую сторону Садового кольца.
Полукруглая колоннада института Склифосовского была рядом, отделенная металлической решеткой. Классические пропорции, монументальность здания обращали всех обычно к такому же благородному прошлому, в то время как его, инспектора уголовного розыска Денисова, заботило суетливое, будничное настоящее.
Он прошел вдоль забора, машинально отсчитывая вытянутой рукой металлические прутья, глядя на запруженную транспортом улицу.
«Только здесь да еще, пожалуй, на Зубовской площади Садовое кольцо выглядит таким же внушительным…»
Внезапно он услышал частые тревожные сигналы, обернулся. Движение транспорта было мгновенно, перекрыто. Через перекресток, стреляя вертящимся огнем над кабиной, быстро шла единственная машина — с красным крестом. Круто свернув, она так же быстро скрылась в воротах института скорой помощи.
Потом Денисов увидел ее снова. Она стояла у приемного отделения.
Несколько медиков в халатах поверх темно-зеленой, пижамного вида одежды курили у входа, вежливо кивнули, когда Денисов с ними поздоровался.
Знакомая медсестра из приемного отделения вручила Денисову халат, без которого нечего было и пытаться пройти в отделение реанимации, сделать необходимые несколько шагов, отделяющие изнутри дверь от стола с телефонами.
Перехваченная надвое поясом короткого халата медсестра отделения реанимации сверкнула стеклышками очков:
— Вы, по-моему, были у нас? Денисов? — ее резкий голос он всегда узнавал по телефону. — К нам многие следователи звонят.
— Я был насчет Белогорловой. Теперь меня интересует больной, которого недавно доставили. Тоже с транспортными травмами.
— Не только с транспортными, — поправила сестра. — Сейчас хирурга позову. Подождите, — она вышла.
В этот раз в отделении реанимации было что-то, на что он не обратил внимания в свое прошлое посещение. «Звук!»
Из глубины отделения доносились непрекращавшиеся резкие непривычные звуки — словно, свиристя, катилось поддерживаемое проволокой колесо или разматывалась цепь ворота, опускавшего в колодец ведро.
Денисов увидел на полке несколько тонких брошюр, наугад вынул одну. Это была уже знакомая «Критика новых течений в протестантской теологии». Он хотел поставить книгу на место.
— Значит, вы звонили насчет Белогорловой? — у стола стоял хирург в таком же темно-зеленом костюме, в халате, в шлепанцах. Он показался Денисову молодым, ироничным. Мимолетно взглянул на инспектора, на название брошюры.
— Да, я, — Денисов положил брошюру на стол, между двумя стоявшими рядом ярко-красными телефонными аппаратами. — Но сегодня я по поводу другого больного. Что вы о нем скажете?
— Все будет зависеть от результатов операции.
— Вы видели его?
— Смотрел другой врач, но я присутствовал.
— Сможете описать его лицо? Не похоже, что оно чуточку деформировано здесь? — он провел пальцами от щеки к щеке.
Медик пожал плечами:
— Говоря честно, не обратил внимания. Слишком серьезный случай. Поэтому оперируем у себя, а не в хирургии.
— Далеко отсюда? — Денисов слышал, что операции могут проходить в нескольких залах, один из которых находится в двух шагах от них, справа, за дверью.
— Вы хотели взглянуть? — он покачал головой.
— А когда его повезут в палату? — спросил Денисов.
— После операции решим.
Медсестра в это время отвечала кому-то по телефону:
— Отделение реанимации. Да. Ничего не могу сказать. Сейчас на операции.
Да… Очень тяжелое, позвоните, пожалуйста, позже. Не знаю. Пожалуйста…
Денисов догадался, что по телефону интересовались его больным.
— Насчет Дернова?
— Да. От вас звонили… — она подтянула туже деливший ее пополам пояс. — Из милиции. Тоже волнуются.
— Больше ничего у вас? — спросил хирург.
— Где его одежда?
— В приемном. Если не сдали на склад. Если сдали — ищите в десятом корпусе.
На второй этаж вела широкая, в стиле этой триумфальной архитектуры лестница, светлая, как все в этом здании. Наверху она упиралась в крохотный, с одной-единственной маленькой дверью балкон.
«Возможно, что там, дальше, за маленькой дверью, широкий коридор…» — Денисов давал себе обещание проверить, но на это никогда не хватало времени.
У пожилой добродушной санитарки приемного покоя нашлись, как всегда, резиновые перчатки, она предложила их инспектору.
Тщательный осмотр, описание одежды, составление протокола осмотра — все это было еще впереди. Сейчас требовалось лишь основное: ориентировать о раненом, о имевшихся при нем предметах и полученных им повреждениях соседние органы внутренних дел.
Осторожно, стараясь не уничтожить следы, Денисов осмотрел одежду, проверил карманы.
Пострадавший носил короткое серое пальто, утепленное, «8 % полиамид, 92 % шерсть», размера 52– 54. Пострадавший, видимо, не курил, был аккуратен в носке вещей, часы предпочитал носить циферблатом к себе, на металлическом браслете; во внутреннем кармане обычно держал авторучку, заправленную черными чернилами. Был он брюнетом с короткими волосами, это Денисов понял, осматривая кепку. «Повреждений на одежде нет, — подумал Денисов. — Скорее всего ударили чем-то тяжелым по голове».
В карманах ничего не оказалось, кроме носового платка, нескольких автобусных билетов и кожаного бумажника. В бумажнике находилась расписка:
«…имевшиеся при пострадавшем деньги в сумме триста рублей тремя купюрами сданы в милицию до
