глины…
Звонок по внутреннему телефону прекратил прения. Звонил лейтенант Клюев: взволнованным голосом он объявил, что в управление заявилась Косарева, собственной персоной.
Глаза женщины горели, ей некуда было девать руки. Жаров предложил ей воды из графина, она отстранила протянутый стакан.
– Я пришла, чтобы признаться в убийстве Лазарева Михаила Семеновича, – без предисловий начала она.
Пилипенко и Жаров смотрели на нее с изумлением.
– Хочу напомнить вам, что в момент убийства вы находились достаточно далеко от того места, – сказал следователь.
– Это без разницы. Убийство было сделано чужими руками.
– Заказное? – встрепенулся Пилипенко. – Исполнителем был мальчишка?
– Да.
Он посерьезнел, невзначай, как бы желая почесать колено, засунул руку под стол. Щелчок клавиши диктофона смог расслышать только посвященный.
– При каких обстоятельствах вы произвели заказ на убийство? Что посулили исполнителю?
– Все это долгая история… – вздохнула Косарева и задумалась, пытаясь собрать слова.
Жаров вдруг понял, как все произошло. Она действительно заказала Лазарева мальчишке, но выбор оружия оставила за киллером. А тот сам решил использовать парабеллум капитана, понятия не имея, какая связь между заказчицей, жертвой и хозяином пистолета, и что именно это оружие немедленно выведет следствие на преступников.
– Я действовала не одна, – наконец, начала Косарева. – мой жених, Парщиков, был моим сообщником. И все это мы разработали вместе.
– Да? – удивился Пилипенко. – И Парщиков не возражал, что орудием убийства будет его собственный пистолет?
Жаров нетерпеливо заерзал на месте, ему захотелось немедленно рассказать другу о своей догадке, но тот твердо положил ему руку на плечо, дескать – не вмешивайся, спугнешь. Возможно, и ему пришла в голову та же мысль.
– Все совсем не так! – воскликнула Косарева. – Речь поначалу вообще не шла о пистолете. И о мальчике тоже.
Порывшись в сумочке, Косарева выбросила на стол куколку. Пилипенко немедленно схватил ее и поднес к глазам, приподняв очки.
– Да ведь это же…
Он передал куклу Жарову. Это был бородатый длинноволосый мужчина. Жаров не сразу узнал в нем жертву – художника Лазарева, поскольку видел его только один раз, и то – уже мертвым.
– Это куклу, – продолжала Косарева, – вернее, инструмент древнейшей магии вуду, мы с Ильей, моим женихом, сделали своими собственными руками. Существует множество способов влиять на реальность. Мне было хорошо известно, что замышляет Илья. Он обстоятельно и внятно разговаривал об этом во сне. Вопрос убийства Лазарева был всего лишь вопросом времени. Так или иначе, он все равно бы его убил, и это было неотвратимо. И тогда мне пришла в голову мысль: воспользоваться вуду. Раз уж убийство неизбежно, то пусть оно будет сделано чужими руками. И я предложила ему свой план. Илья сначала наотрез отказался. Но я уличила его: рассказала, что слышала его слова во сне. В конце концов он согласился, что рано или поздно может совершить убийство: встретит ли Лазарева случайно в переулке, увидит ли на обочине улицы, когда будет за рулем…
Жаров во все глаза смотрел на Косареву, невольно любуясь ее пылающим, возбужденным лицом. Краем глаза он заметил, как Пилипенко сунул руку под стол и выключил диктофон.
– И вот, мы слепили куклу и провели предписанный ритуал. Это было как раз перед тем, как пойти в кинотеатр. Согласно заклинаниям, убийство могло произойти в ближайший час или два, когда мы оба были на людях. Но колдовство сработало как-то не так. Почему-то силы, которые мы вызвали, избрали именно этого мальчика, именно этот пистолет. В общем, я готова понести наказание со всей строгостью закона.
Во время последних слов Косаревой Пилипенко усердно закусывал щеки и, наконец, не выдержал и расхохотался в голос.
– Со всей строгостью закона, радость моя, мы вас можем препроводить до дверей управления и дать добрый совет: больше никогда не являться в нашу серьезную контору с подобными темами для беседы. У нас нет ни малейших оснований задерживать вас, и я настоятельно рекомендую забыть об этом разговоре. И вам, и нашему журналисту. Не дай бог еще напишет в своей газете статью о практике вуду на территории бывшего СНГ.
Актриса дико сверкнула глазами, вскочила на ноги.
– Я вам делаю официальное заявление, а вы мне не верите!
Круто повернувшись на каблуках, она выбежала из комнаты, забыв даже захватить с собой свою куклу. Жаров взял ее в руки. Одна деталь, прежде не замеченная, заставила его содрогнуться.
В левой части груди, именно в том месте, куда попала пуля, чернело маленькое круглое отверстие, будто бы в еще сырую глину ткнули иглой.
– Так ты решительно отрицаешь практику вуду? – обратился к другу Жаров.
– Бесповоротно. Как и всяких Нострадамусов, бабушек Ванг, Грабовых и многое другое. А вот над мотивом поведения Косаревой стоит задуматься. Может быть, изготовление куколки имело под собой некую другую цель. И куколка-то эта, скорее всего, была слеплена уже после убийства. И разговорчики во сне были не совсем те… В общем, мне надо подумать, и основательно.
В тот же день Парщикова вызвали на третий допрос. Он держался уверенно, несмотря на то, что Пилипенко с самого начала огорошил его тем, что в деле всплыли некие новые детали, свидетельствующие далеко не в его пользу.
– Какие такие детали? – хмуро спросил Парщиков, разглядывая свои ногти.
– Их несколько. Каждая будет предъявлена в свой черед. Для начала, я хочу, чтобы вы объяснили мне вот это.
Пилипенко достал из кармана куколку, которую принесла Косарева, и поставил ее на стол. Фигурка сразу повалилась набок, следователь терпеливо утвердил ее на ногах.
– Ну и что? – спросил Парщиков. – Обыкновенная кукла вуду… Бог мой, лицо! – он вдруг уставился на куклу, выпучив глаза. – Да это ж точно:
Парщиков занес руку, явно собираясь разбить куклу кулаком, но проворный Пилипенко успел выхватить ее. Парщиков, едва не сломав себе палец, злобно замахал кистью в воздухе.
– Чье, вы говорите, это лицо? – тихо спросил Пилипенко.
– Как чье? Да Лазарева!
Пилипенко и Жаров многозначительно переглянулись.
– Итак, – произнес следователь, – давайте начнем все сначала. Во-первых, вы ввели нас в заблуждение, утверждая, что не были знакомы с Лазаревым Михаилом Семеновичем.
– Так точно. И я еще раз могу это подтвердить.
– Почему же вы тогда узнали его лицо?
Парщиков промолчал, угрюмо глядя на следователя.
– Тогда поставим вопрос иначе, – сказал Пилипенко. – Вы знали этого человека?
Парщиков оскалился, в его физиономии промелькнуло что-то от овчарки.
– А вот вы, – он ткнул пальцем в Жарова, – можете утверждать, что знали актрису Косареву, до тех пор, как позавчера познакомились с ней в театре?
Жаров пожал плечами: перед ним был типичный ревнивец, который устраивал допросы своей женщине о каждом часе ее жизни.
– Ведь вы ее видели на сцене и по телевизору, и она вас встречала в городе, и вы ее – на всяких там официальных посиделках. А знакомы не были. Так в чем же я соврал? Конечно, я знал его в лицо. Я видел
