Утром я встала, взглянула в зеркало и обнаружила, что даже бигуди у меня в волосах топорщатся как-то воинственно. Да, пришел день завоевания полковника, и моя виктория нетерпеливо ждала меня на втором этаже, будто подружка возле кинотеатра. Оружие я предпочла проверенное и безотказное — домашний торт. Это старое, привычное, надежное ружье против пистолетов и автоматов, то бишь фабричных кондитерских изысков с кремовыми букетами.
Я в своей худшей манере перед ответственным мероприятием явно перебегала по асфальтовой спортивной тропе, поэтому сразу договорилась с ногами: если они споткнутся в ходе доставки торта Измайлову, не получить им больше благородной тренировочной нагрузки никогда. Таким образом, остался сущий пустяк — испечь нечто необыкновенное. А поскольку оно без персиков из компота таковым не получается, я порысила в магазин.
На обратном пути меня подкараулило первое разочарование в виде прогуливающейся вдоль дома Анны Ивановны. Встречи с этой мегерой были не к добру. А когда она впервые за год ко мне обратилась, я и вовсе растерялась.
— У тебя слесарь недавно два дня краны чинил, — сообщила она мне.
Я молча кивнула.
— Качественно сделал?
Я опять молча кивнула.
— А мне, сучонок, вчера сменил везде прокладку, а вода как капала в раковины, так и капает. Ну, может, чуток пореже. Скажи, гад.
«Простительнее изменить мужу, чем стилю», — любит повторять не поладившая почему-то с Измайловым Настя. И я в третий раз молча кивнула. Тут из своего подъезда на белый свет выволокся незадачливый сантехнический Айболит.
— Постой-ка, голубь, я тебя с шести часов дожидаюсь, — рявкнула Анна Ивановна и стремительно двинулась на него.
Помочь голубю было невозможно. Сцена расправы меня не привлекала, поэтому я быстренько юркнула в раскрытую дверь.
Есть люди, которые совсем не ошибаются в повседневности. Зато в ситуациях жизненно для них важных могут переусердствовать и напортачить. А я при всей своей фантастической неловкости и рассеянности как раз в такие «шкурные» моменты бываю неспособна что-нибудь испортить. Поэтому торт мой по праву претендовал на титулы загляденья и объеденья, хотя к духовке я вообще-то приближаюсь не часто. Даже котенок не устоял — полакомился крошками. Не мог же в самом деле пышный красавец, источающий аромат ванили, иметь вкус сырой рыбы или мяса? Выложенные сверху дольки персиков удачно гармонировали по тону с моей самой короткой и узкой юбкой, так что пора было бросаться в атаку.
Заспанный Измайлов отступил без боя на целый свой костыльный шаг. Вероятно, мне не суждено понять, что особенного находят мужчины в сварганенных из подручных средств тортах. Но полковник сразу размурлыкался про кофе, румяное утро и счастливые сюрпризы.
— Ты чем ночью занимаешься, Измайлов, если спишь до одиннадцати?
— Думаю.
— Да, это серьезно.
Измайлов безостановочно просил добавки, но наконец и он застонал:
— Не могу больше.
Я убирала со стола в комнате, мыла посуду, а он скакал за мной, как привязанная консервная банка. Во всяком случае, шума от него было не меньше. Наступило время проявить неподдельный интерес к его работе. Или службе? Неважно.
— Как там со звонками? Раскопали что-нибудь?
— Жду Бориса с докладом, — довольно ответствовал он. — А ты вытираешь чашки и хмуришься.
Наблюдательный, не проведешь.
— Измайлов, займись со мной, пожалуйста, профилактикой преступной деятельности, — выпалила я.
— Это все, что нам по силам после завтрака?
— Правда, займись.
Я рассказала ему о встрече с Анной Ивановной.
— И что же в тебе я должен предотвратить?
— Я становлюсь злобной. Сначала потеряю жалость к людям, потом бросаться на них стану. Она мне про свою прокладочную беду говорила, а я думала: «Это тебе в наказание за все подлости». Как мелко, как пошло, раньше я такой не была. И слесарь, конечно, мерзавец. Мне за бутылку и деньги сделал — не придерешься, а над старухой за «спасибо» поиздевался. Мне бы на этом и прекратить думать. Так нет, бес вредности морочит. Анна Ивановна откуда-то знает, что я приводила слесаря, что ремонт занял два дня. А двоих в подъезде убили, она и не пронюхала. Почему так?
— Поля, когда ты была у Виктора после убийства, ты ничего странного не заметила? — вдруг спросил Измайлов.
— Кроме трупа? Ничего. Ой, не напоминай, иначе меня наизнанку вывернет.
— Я надеюсь, не тортик тому причиной?
— Неблагодарный.
— Полина, как часто ты сама с собой разборки устраиваешь и упрекаешь себя в мелочности и пошлости?
— А что?
— Оптимизму не способствует.
— Это мое. Я к людям редко пристаю с результатами самоистязаний. Так, накатило что-то.
— Молодчина. Я уже было о твоем мальчике забеспокоился. Сыновьям нужны нежные, но уверенные в себе матери.
— Уверенность в себе должна на что-то опираться, полковник.
— На костыли, к примеру, — улыбнулся он.
С ним было легко. С ним не было нужды притворяться более мужественной, чем я была. И более красивой, умной и решительной тоже.
Мои сладостные внутренние рулады прервал звонок в дверь. Явился Борис Юрьев, тщательно созданный природой для того, чтобы мешать нам с Измайловым настраиваться друг на друга. Вот у нас говорят: «Явился — не запылился». С неодобрением роняют, мол, надо же, как быстро и беспроблемно ты до нас добрался. По-пластунски не полз, о колючую проволоку штаны не рвал, ров с тиной не преодолевал, через горящий обруч не прыгал. Стоит усложнить полосу препятствий, беззаботный гость. А ведь только представить себе: вваливается пыльный, черт знает в чем вымазавшийся Юрьев… Как славно, что ни чистого, ни грязного вчера его не было. Иначе несчастному полковнику и обнять бы меня не удалось.
Измайлов постоянно спрашивает: «О чем ты задумалась?» Надо ли посвящать его в мои упражнения с пословицами и поговорками? Вряд ли. Эх, не быть мне объективно оцененной, что, впрочем, к лучшему.
— Мрак, Виктор Николаевич, — тем временем обреченно признавался Юрьев.
— Сейчас тебя Полина тортом угостит, рассияешься, — распорядился Измайлов.
Похоже, стряпня — единственное, что Юрьев считал во мне приемлемым. Наблюдая за его расправой с тортом, я убедилась: когда уплетаешь за обе щеки, за ушами действительно трещит.
— Балкову оставь кусочек, — проворчала я.
— Он сегодня сюда не успеет, — отмахнулся Борис и съел остатки.
Измайлов, слопавший в три раза больше, чем Юрьев, с тоской смотрелся в глянец опустевшей тарелки. Все-таки в молодых подвижных мужчинах есть что-то инстинктивно-хищное. Я вообразить себе не могу женщину, слопавшую у начальника все до последней крупинки да еще и упрекнувшую: «Хорошо, но мало».
— Докладывай, — велел Измайлов.
Борис покосился на меня, дескать, при ней прикажете распинаться?
— Пусть поприсутствует. А то она пытает себя вопросом, почему главная подъездная сплетница Анна Ивановна всевидящим своим оком не заметила убийцу.
Я и не обиделась на то, что он недавно проигнорировал мой риторический вопрос. А он и не
