— Поля, вот твой ключ, спасибо, — добродушно сказал мне Измайлов.
— Отыскали гору улик?
— Не гору, но отыскали.
— Поздравляю. Когда арестуете?
— Завтра.
Наступило молчание, а я была совершенно не подготовлена к его наступлению. Но не стоять же столбом, надо говорить.
— А сейчас мне можно в свою ванну и кровать?
— Можно. Особенно в ванну. Счастливо.
Я рванула к себе наверх. Что, что они ухитрились у меня обнаружить? Порядок был идеальным, вещи покоились на местах. «Особенно в ванну…» Так и есть! Все в ванной благоухало ароматизированным чистящим средством. Губка, предназначенная для этого самого средства, еще не просохла. Мне почему-то вспомнился дядя Саша, но смутно. Я вернулась в комнату. Из корзинки выбрался котька. Его шейка гордо торчала из нового голубого ошейника, на котором позванивал крохотный голубой колокольчик: «Динь- динь».
Глава 18
На следующее утро, в восемь часов, я поскреблась к Измайлову. У двери словно дежурил Балков.
— Сережа, я сдаваться.
— Умница. Полковник только что меня за тобой послал.
— Ты почему так рано?
— Он приказал. И не мне одному. Борис психует в комнате. А какой-то тип, дядя Саша, возится в ванной. То ли мыться собирается, то ли топиться.
— Сережа, Виктор Николаевич с дядей Сашей вчера перечистили мою сантехнику. И напялили на кота ошейник с колокольчиком. Я всю ночь маялась предположениями.
— Поля, полковник до полуночи гонял нас по деталям расследования. Заключил: «Вы меня убедили, парни». Я ничего не соображаю, но, похоже, он кого-то задерживать собрался.
Из ванной вышел дядя Саша, за ним Измайлов. Пожали друг другу руки.
— Спасибо, Александр Петрович.
— Не за что, Виктор Николаевич. Вечером опять тебе полный ажур устрою.
Дядя Саша увидел меня и вдруг остановился:
— Строго и аккуратно дом держите, барышня. Нынче для молодежи это редкость.
От изумления я в ответ сказала ему:
— Здравствуйте.
— До свидания, — обрел он серьезность и отбыл.
— Быстро в комнату, — велел нам с Сергеем Измайлов. — А то поразевали рты, перед знакомым стыдно.
В кресле сидел подавленный Юрьев. Я поздоровалась. Он был в критическом состоянии, потому что сердечно ответил:
— Привет, Полина. И ты здесь?
— Я ничего не объяснил вам вчера, мне необходимо было все еще раз обмозговать. А сегодня уже некогда, — своеобразно приступил к инструктажу Измайлов. — Ты, Полина, нужна мне на самый крайний случай.
— Благодарю за откровенность.
— Не время болтать. Спрячешься в кухне, осторожно из-за угла посмотришь на пришедшего. Кто бы ни пришел, слышишь, кто бы ни пришел, когда он пройдет по коридору, кивни мне, если вы знакомы.
— А кто…
— Молчи, добром прошу. Борис, Сергей, вы затаитесь здесь. Когда мы зайдем в ванную, приоткроете дверь и будете слушать. Действовать, исходя из услышанного. Кто внизу в машине?
— Воробьев.
— Сойдет.
Любопытство терзало Бажова и Юрьева не меньше, чем меня. Но они ничего не спрашивали. Я же хотела знать, ради кого столько затей, немедленно. Но не успела разозлить Измайлова, с лестницы позвонили.
— Марш на кухню на цыпочках. И не высовывайся из-за угла.
Я никогда прежде не слышала голоса, которому невозможно не подчиниться. И выполнила приказ безропотно. Из кухни отлично была видна входная дверь. Измайлов отпер ее.
— Ну что тут у вас стряслось? — недовольно спросили из-за порога.
— Помощь нужна, заходите, — пригласил Измайлов.
В прихожую шагнул… слесарь. Я чуть не расхохоталась во все горло. И часто Измайлов так издевается над Сергеем и Борисом? Или это учебная тревога? Надо бы выяснить. Да, бесспорно, наш дорогой тощий, небритый слесарь во всей красе похмельного синдрома, в вонючей спецовке, с ободранным чемоданчиком.
— В ванной, — указал Измайлов.
Мне не терпелось покинуть укрытие и посмеяться вместе с ребятами. Так серьезно подготовились к чьему-то визиту, и вдруг заваливается слесарь. Бедный Измайлов. Но, когда я увидела его лицо, смогла лишь закивать, рьяно демонстрируя, что мне и головы не будет жалко, если оторвется. Нет, черты полковника не исказились, губы улыбались, но в глазах бездонно и холодно стояло все коварство мира. Господи, разве в такого можно влюбляться? К нему ни в коем случае и приближаться не следует.
Измайлов давно ушел, а я все не могла опомниться. И опять в мозгах завертелось: «Дядя Саша, дядя Саша…» А ведь он тоже слесарь. Разумеется, слесарь, как же я раньше не догадалась. Что-то в них во всех есть типичнее, будто сейчас скажут: «Зачем звала, хозяйка?» И этот дядя Саша вымыл до блеска мою ванну и готовился к купанию в ней Измайлова. Надо срочно сообщить Сергею и Борису. Может, им пригодится?
Я выскользнула из кухни. Коридор был пуст, дверь в ванную нараспашку, слесарь склонился над раковиной, обзор ему закрывал собой неуклюжий Измайлов на костылях. Я сняла туфли. А если уроню от волнения? В зубы их взять для верности, что ли? Лучше положить на пол в кухне. Я избавилась от обуви и вдоль стенки прокралась к комнате. Только бы парни не очень узкую щель оставили. Но они обеспечили просторный выход для себя и вход для меня. Мое появление заставило их напрячься. Борис показал мне кулак. Я изобразила сурдопереводчицу. Сергей тоже погрозил мне кулаком и придвинул лист бумаги и карандаш. Я наскоро изложила домыслы о дяде Саше. Юрьев схватил бумажку первым. Прочитал, передал Балкову и выразил одобрение, потрепав меня по волосам. Подчеркиваю, дружески потрепав, а не оттаскав. Потом он поднял палец, дескать, слушайте, не отвлекайтесь.
— Ты же мужик, неужели ничего не смыслишь в дом? — отчитывал Измайлова слесарь. — Куда прокладка подевалась? Растворяться ей не положено.
— А черт ее знает, — недоумевал Измайлов. — Друг тут чего-то раскручивал, божился починить. Вдатый, конечно, был.
— Сколько б на грудь ни принял, а не портачь. Ты спроси у своего друга потрезву, за что у него на тебя такой острый зуб? А то друзья хуже врагов бывают.
— Сделаешь сегодня? За мной не пропадет.
— Сейчас сделаю.
— Только, чур, прокладку мне итальянскую, как у соседки из двухкомнатной с третьего этажа, — бессовестно приплел меня Измайлов.
— Во врут бабы. Наши, родимые, у нее стоят. Где я вам импорт возьму? Он дорого стоит.
— Так опять же у соседа сверху, у покойного Виктора Артемьева, еще пара в кранах осталась.
— Не пойму я тебя…
— Прекрасно понимаешь, Муравьев.
— Докажи-ка.
— Не знаю, куда ты дел бумажники, но доллары Коростылева и Артемьева пропить явно не успел: запоя
