выхода, я сажусь на песок.
Холод обдаёт мои ноги.
Поднимающийся холод изнутри сдавливает сердце.
Жить мне осталось совсем немного. А как много времени впереди. Что мне делать с ним? Как нужно прожить то, что ещё отпущено тебе? Нет ответа.
Жуткая тишина.
Я закрываю глаза, и мне вспоминается детство. Красивая, гордая мать, высокомерный властный отец, братья, сёстры… Я даже не помню их лиц. Это почти что не помнить человека. Забыть бы их, будто бы я сам по себе появился в этом мире, в своём земном уделе.
За то, что я осмелился отнять у отца его женщину, за мое своенравие и гордыню, он отделил меня от семьи. Я жил один, в небольшом дворце, впоследствии ставший моим домом, с наставником и молодым жрецом Мефисом.
И даже в эти мгновения я не могу простить отца.
Чтобы простить, надо суметь понять. И ещё сильно любить.
Я понимаю, но мне не хватает любви, а значит, прощения не будет.
Я горько усмехаюсь, с трудом сдерживаю слёзы. Тяжело то как. Так всё глупо и случайно получилось.
Что бы ты мне сказал сейчас, Мефис? Что я получил по заслугам, что не надо было торопиться пить вино, или быть может, ты попросил бы разрешения, просто посидеть со мной.
Такая печаль на сердце.
Мой Мефис… Пафнутий…
Только вы и прошли со мною весь мой горький путь. Только вы знаете, как на самом деле мне было страшно убивать свою семью, и как искренни были мои слёзы у гробницы матери. Только вы знаете, как тяжело остановиться, когда меч поднят и хочется мстить, мстить, мстить… И взойти на трон и надеть корону. Белую и красную корону, Верхнего и Нижнего Кемета.
Я проклинаю свою жизнь.
Мне вспоминается яркий солнечный день, когда слуга привёл в мой сад молодого и гордого жреца, который вовсе не торопился отдать мне почести. Разговор был сумбурным и напряженным. Чтобы сгладить это, Мефис начал петь об Осирисе и Исиде, и я заслушался его на всю жизнь.
И я никогда не скрывал от тебя, что если мне надо будет убить тебя, я сделаю это.
Спасибо тебе, друг, что ты любил и принимал меня таким, каким я был на самом деле.
Прости меня, Мефис.
И мне слышится его глубокий, красивый голос, и гимн об Осирисе и Исиде разливается в моём мире.
Слава тебе, Осирис, Бог вечности, царь богов,
Чьим именам числа нет, чьи воплощенья святы
Северным свежим ветром вечером веешь ты,
Возобновляя в сердце молодости цветенье.
Волей своей растенья ты устремляешь ввысь.
И в благодарность поле пищу рождает смертным.
Звездами правишь в горных высях. Врата небес
Перед тобой раскрыты, о властелин Осирис.
На горизонте восходишь и разливаешь свет
Над темнотой; потоки воздуха посылаешь
Радужным опереньем, что на твоем венце…
Я тихо улыбаюсь.
Моя жизнь, что росписи на стенах. Её краски яркие и сильные. Но пройдет время, и кто-то, смотря на потускневшие и облупившиеся краски, скажет, какая же это была унылая и скучная жизнь. Не верьте ему. Жизни скучной не бывает. Даже в однообразии, даже в самой большой беде, есть мерцание звёзд, и есть красота божественного Нила.
Я встаю и, пошатываясь, медленно выхожу из лабиринта. Я иду умирать.
В последний раз я смотрю на звёзды, в последний раз на храм, дворец. О, боги, да я же разревусь сейчас, как мальчишка!
Возьми себя в руки, старый и глупый Рамзес. Ты мог бы быть лучше и благороднее, чем ты есть на самом деле, но жажда мести погубила тебя. Так почему же жизнь, не может отомстить за себя, покинув твоё тело, за то, что ты, так и не смог сделать её немного лучше и добрее.
Так говорил я себе, идя по сумеречным галереям дворца, владыка мира, повелитель Верхнего и Нижнего Кемета, и никто меня не слышал, и никем я услышан не был.
Войдя в свои покои, я приказываю потушить факелы. Свет, как острый клинок режет мне глаза.
Моё тело лихорадит, и я стараюсь укутаться в мокрые белые покрывала пропитавшиеся моим кровавым потом.
Вскоре я перестаю чувствовать руки и ноги.
Веки распухли, и я совсем ничего не вижу.
Я и не сомневался, что Кала приготовила мне особый яд.
Внутренний огонь сжирает мои внутренности.
Из последних сил я сдерживаю стоны.
Моё тело больше не подчиняется мне. Оно корчится от боли.
И меня потрясает чей-то нечеловеческий крик.
Неужели возможно так страшно кричать?
И только потом я понимаю, что это я уже начал кричать.
Голова разрывается от боли.
Я раздираю своё тело.
И, что-то невыносимо тяжёлое давит на грудь.
Вокруг меня туман.
Слабые тени.
Я один на один с собой.
И никто не может избавить меня от страшных мук.
Даже я уже не способен с ними справиться.
Всё-таки боль сильнее.
Темнота.
Провал.
Была уже глубокая ночь. В дворцовых галереях царила кромешная тьма. На полу валялись осколки разбитой посуды, дорогих и искусно сделанных ночников, подушки, табуретки, кем-то брошенное оружие. В царских покоях, то тут, то там, мелькали редкие огоньки. Это личный отряд принца, освещая себе дорогу факелами, уносил в сад трупы царских слуг и стражников. Для них уже была вырыта глубокая яма. Ее надо было успеть заполнить до рассвета, а затем забросать землей. Каждый из них, заранее был предупрежден о том, что должен делать. И каждый из них, заранее был щедро вознагражден. Личный отряд принца составляли отборные воины, мрачные и угрюмые, безжалостные убийцы. Их ценность заключалась еще и в том, что у каждого были отрезаны языки. Их могли сколько угодно пытать, но ни один из них так и не смог бы поведать всех тонкостей и деталей задуманного, а сейчас уже и воплощенного дела. Рамзес продумывал и такой поворот событий. Для себя, в случае неудачного исхода дела, он приготовил яд. Но принцу он так и не понадобился.
Рамзес шел по пустым и темным галереям, освещая свой мрачный путь факелом, наступая на осколки разбитых ваз и ночников. Наведение порядка во дворце займет никак не менее двух- трех дней. Но этим уже займутся его собственные слуги. А затем… Затем он закроет дворец, и царская обитель придет в упадок, сад зарастет, и следы преступления будут окончательно скрыты. Рамзес предусмотрел и предугадал почти все. Почти…За исключением этого разгрома. Принц и не предполагал, что перед смертельной опасностью людьми овладевает такое страшное безумие.
Рамзес остановился возле разбитой статуи. Осветив ее факелом, он узнал Исиду. Треснутое лицо богини было странным образом похоже на лицо его молодой супруги Калы. Но не это удивило Рамзеса. Это с какой же силой надо было толкнуть каменную статую в человеческий рост, чтобы она упала и разбилась? Сам принц не участвовал в общей бойне, он слышал только крики. Жуткие, нечеловеческие крики. Но и его руки были в крови, для себя он оставил отца и брата. Самых главных врагов, самых близких, а потому и самых опасных. Рамзес переступал через статую с ощущением, словно он переступает через живого человека. Подойдя к лестнице, ведущей в подземелье, принц резко обернулся. Подняв над головой факел, он всматривался в темноту, из которой проступали очертания разгрома и холодных стен. В этом дворце он родился и провел свое детство. Именно в этой галерее он соревновался в беге со старшим братом Аменемхетом. Но все это уже в прошлом. Точнее, у него теперь нет никакого прошлого. Прислушиваясь к своим чувствам, Рамзес не мог дать себе ответ, получил ли он то, чего желал?
Спустившись в подземелье, принц поежился от холода, его путь лежал в самую дальнюю комнату. У подземелья были свои галереи, потайные комнаты, комнаты пыток, правда, ими много лет никто не пользовался. Это был тоже дворец, но только подземный. Его отец редко сюда спускался, он больше интересовался женщинами и всевозможными увеселениями, тогда как Рамзес собрал все секретные планы дворцовых подземелий, у кого-то купив их, а у кого-то и просто украв.
Принц толкнул дверь. В ноздри ударил запах крови. Рамзес зажег факелы, которые были прикреплены к стене, потом закрыл дверь.
Перед ним стояло семь низких столов. С белых простыней, которыми накрыли убиенных, медленно стекала кровь. Рамзес провел рукой по лицу, будто стирал с себя какое-то воспоминание. Он знал, что видит их всех в последний раз, так как на обряде погребения каждый из них будет лежать в отдельном саркофаге. На загробную жизнь ненависть Рамзеса не распространялась, поэтому все семь саркофагов он приказал изготовить именными.
Принц подошел к двум крайним столам и приподнял простыни. Дыхание Анубиса уже коснулось двух молодых девушек, его младших сестер Аминисхем и Нефернефертахи, тела были холодными. Рамзес их почти не знал. Когда он был изгнан из царского дворца, они были еще совсем маленькими. Он не видел сестер много лет, не имея ни малейшего представления о их жизни, и деяниях. Только на своей свадьбе, на которую они были приглашены, ему представили двух молодых и хорошо сложенных девушек. Но для него они так и остались незнакомками.
Под следующей простыней лежал его племянник Сенусерт, сын старшего брата Аменемхета. Ему шел десятый год, и у него уже была невеста. Для Рамзеса он был опасным врагом, он тоже мог претендовать на престол. Мальчик был убит во сне, он остывал с улыбкой на устах. Видимо в тот момент, когда меч вонзился в его сердце, он видел прекрасные и добрые сны.
А вот и сам Аменемхет. Высокий, красивый, прекрасно сложенный. Любой смертный признавал в нем сына Ра. Он
