Божественный.

Рамзес внимательно его разглядывал. Черные одеяния, на груди амулет, в руках посох.

– Что ты здесь делаешь, знаток вещей?

– Ах, Божественный, супруга нашего фараона, несравненная Аменесхем, вызывала меня сегодня к себе, ей…просто нездоровилось.

Рамзес не выказал своего удивления, цветущее и крепкое здоровье матери раздражало всех ее врагов, и расстраивало фараона.

– Какое нездоровье?

– М-м-м… понимаете, Божественный, когда к женщине приходит зрелость, она всегда обращается к знахарям или к нам, колдунам.

– Но я надеюсь…

– О-о-о, – знаток вещей всплеснул руками, – все хорошо. Здоровье нашей царицы крепкое, а жизнь будет долгой.

Рамзес кивнул головой.

– Хорошо. Иди.

Собравшись было уходить, колдун остановился.

– Позвольте мне еще раз обратиться к вам, Божественный.

– Позволяю.

– Я вижу, на вашем сердце лежит печаль.

Рамзес недовольно сдвинул брови, он не любил проницательных и умных людей, хотя и восхищался ими.

– Ты ошибаешься, это просто усталость.

– Быть может и так. Но не могу удержаться от того, чтобы не сказать вам радостную весть. А весть заключается в том, что все, о чем вы мечтаете, и что вы хотите свершить, будет сделано и исполнено.

Рамзес отшатнулся, но быстро взял себя в руки. Какое странное совпадение, будто бы свои тайные желания он все это время высказывал вслух.

– О чем ты говоришь? Какие желания?

– О-о-о, Божественный, все желания, я это точно знаю. Но…должен вас и предупредить.

Сердце Рамзеса замерло от дурного предчувствия.

– Счастья в вашей жизни не будет. Странно, не правда ли? Все ваши мечты и желания исполнятся, а вот счастья не будет.

Принцу показалось, что последние слова были сказаны с какой-то издевкой. Будь перед ним простой человек, не наделенный магической силой, он тут же приказал бы наказать его за дерзость. Но перед ним был знаток вещей, с которым считался не только фараон, но и жрецы из Гелиополиса. Сжав кулаки и гордо вскинув голову, придав своему облику высокомерие на какое только был способен, Рамзес вплотную подошел к колдуну.

– Но если ты все знаешь обо мне, наверное, ты должен знать и то, что я с тобой могу сделать.

Колдун почтительно склонился.

– Конечно, Божественный. Поэтому в самое ближайшее время я покину эту благодатную землю, которая вскоре обагрится кровью своих сынов и дочерей. Прощайте, принц.

Пятясь назад, колдун двигался к выходу. Возле самого порога, он еще раз почтительно склонился и скрылся в ночной мгле.

Рамзес вошел в свои покои.

Пафнутий, молодой слуга, почти ровесник принца, недавно пожалованный ему отцом, преклонив колени, снял с Рамзеса тяжелое роскошное ожерелье и набедренную повязку.

– Божественный, ванна готова.

Принцу нравился его новый слуга. Тот был расторопен, внимателен и не глуп. Не глуп настолько, что сумел сразу же почувствовать неприязнь принца к умным людям, и к тем, кто его способен в чем-то превзойти.

Приняв вечернюю ванну, и умастив тело благовониями, Рамзес отпустил Пафнутия спать, а сам предался размышлениям.

Воспоминания о колдуне не покидали его. Принц раскаивался в том, что дал вовлечь себя в этот опасный разговор. Быть может колдун, подосланный человек отца. Быть может, таким образом, отец хочет проведать о его тайных мыслях. А он чуть было не выдал себя… Почти выдал…

Принц уснул лишь перед самым рассветом, когда огненная колесница Ра показалась над горизонтом.

* * *

Я пришёл в себя вечером.

Возле меня сидит Пафнутий. В его глазах слёзы, да и по распухшему лицу видно, что он долго плакал. Но он мужественно держит себя в руках.

Возле моей головы лежит дощечка.

Я беру её. И в неверном свете ночника, читаю свой приговор: «Противоядия нет».

Дощечка выпадает из моих рук. Пафнутий даже не наклоняется за ней, он ложится на край постели и обнимает мои ноги.

Я смотрю на потолок, потом на росписи. Я, так умело и лихо управляющий боевой колесницей, моя жена, мои дети… Рамзес, Тутмос, Неферкари, Меркана, Сети. И мне вспоминаются чужие жены, и чужие дети. Мои заложники, которых я приказал утопить. Я проглатываю ком в горле. Я до сих пор слышу их крики. Когда их топили, я думал о своей семье. Неужели у меня есть семья? Вот и меня постигла Кара.

Не всё понял я в этой женщине. Не всё предусмотрел.

Моя ошибка в том, что я позволил Кале любить детей. Надо было разлучить её с ними. А своего первенца Рамзеса, она просто обожает. И теперь пытается его защитить.

Его, она уже не спасёт.

А вот меня погубить сумела.

Да…, я и не думал, что умру вот так.

Я приподнимаюсь и трогаю Пафнутия за плечо.

– Это была Кала.

Он смотрит на меня измученными, больными глазами. Он уже и сам от всего устал.

– Пойдём, – шепчу я ему.

Пафнутий согласно кивает.

При виде меня, Кала резко встаёт с циновки.

Я внимательно вглядываюсь в нее. Необыкновенной красоты лицо, гордая посадка головы, и чтобы не случилось, всегда прямая спина.

Её покои приготовлены к трауру по мужу. Немного поспешила.

Я терпеливо жду, когда служанки оставят нас.

Пафнутий осторожно подкрадывается к Кале сзади.

– Это ты принесла кувшин с ядом?

Кала начинает громко смеяться.

Мне неприятно.

Пафнутий толкает её. Не удержавшись, она падает на колени возле моих ног.

Это не останавливает её. Она начинает ещё громче смеяться и кричать.

– Животное! Ты всё-таки выпил мой яд! Я знала, что Исида не оставит меня! Что она поможет мне! Убийца! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Она выплёвывает эти слова мне в лицо. Теперь я знаю, что она копила их всю жизнь. Маленькая девочка, с маленькими ладошками, навсегда ставшая моей единственной женой. И если бы меня спросили, что я сейчас чувствую, я бы даже не знал, что ответить. Но тот, кто пережил такое, всегда поймет меня.

Левой рукой я запрокидываю ей голову. Она начинает визжать и сопротивляться.

От мёртвых стен веет холодом и пустотой, и я чувствую это спиной.

Пафнутий бросается ей на ноги.

Выхватив из-за пояса кинжал, я пытаюсь перерезать ей горло.

Но в последнее мгновение, каким-то чудом Кала неожиданно вырывается и начинает метаться.

Она кричит, будто раненый зверь. И глаза у неё безумные.

Пафнутий настигает её в два прыжка, валит на пол.

Склонившись над ней, я чувствую, как по моим рукам течёт тёплая кровь.

Последний хрип.

Это моя самая горькая месть.

Я и Пафнутий медленно уходим.

За нами остаётся тишина.

Мы идём по сумеречным галереям.

Мне холодно.

Это предсмертный холод.

Я останавливаю Пафнутия.

– Не иди за мной. Я пойду в храм один.

Над моей головой тяжёлые звёзды. Сейчас они слишком яркие для моих глаз.

Ночь скрывает лица моих жертв.

Как же много крови в моём мире, в моей жизни. А ведь я мечтал совсем о другом. Я и погубил всё.

Войдя в храм, я спускаюсь в лабиринт.

Моё последнее пристанище. Я уже и сам не знаю, от чего хочу бежать.

Здесь сумеречно.

Я устало всматриваюсь в рисунки на стенах лабиринта. Цари, жрецы, боевые колесницы…история моей земли.

Мой взгляд выхватывает надпись. Я вздрагиваю, горько усмехаясь. Подхожу ближе, касаюсь пальцами выбитых иероглифов. И они оживают:

...

Небесные тростниковые лодки поданы мне, и с их помощью я могу отправиться к Ра, к горизонту. Я правлю лодкой на восточной стороне неба, когда Ра находится среди вечных звезд, покоящихся на своих опорах на востоке. Я буду между ними, поскольку Месяц – мой брат, а Утренняя звезда – мой потомок.

Я медленно опускаюсь на песок, и закрываю глаза. Лодка Ра давно покинула пределы моего царства. За мной никто не придет. И мне никто не поможет переправиться к моему последнему горизонту.

Грустно ли мне от этого? Даже сейчас я этого не знаю.

Я чувствую запах Нила, и воспоминание о небесной глади его глубоких вод, успокаивает меня.

Я долго сижу на холодном песке. Ведь у меня теперь столько времени, чтоб подумать о себе и о своей жизни.

Покой.

Холод.

Я встаю и медленно иду по узким коридорам лабиринта.

Я знаю его наизусть.

Я ступаю мягко и бесшумно.

Мои руки касаются холодных стен.

И жизнь – лабиринт, и смерть – лабиринт.

И в этом лабиринте всегда тесно.

Так начинается моё сумеречное скольжение в неведомый мир.

Я много и часто видел, как умирали другие. Теперь я посмотрю на себя.

Холод помогает мне. Не даёт боли и обречённости сломить меня.

Я иду в сумраке.

Полумраком пропиталось моё тело.

Скользящая тень не отстаёт.

Только сейчас мне становятся понятны слова наставника: «У тебя холодноё и тёмноё сердце».

Я обрёк его на страшную смерть.

Он был сброшен в яму к ядовитым змеям. И ни одного стона не донеслось с той ямы.

Этот умный человек учил меня добру и благородству. Верил, что получится.

Идея всё-таки опасная вещь. В ней много ловушек. Как в этом лабиринте.

Жаль, что я не всё предусмотрел. Я горько усмехаюсь. Когда я был маленьким, я не верил, что умру, по крайне мере вот так, преданный и обесчещенный.

Дойдя до

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату