богатства во дворец. Оставалась невзятой последняя крепость, последний рубеж, и он, фараон победитель, с большими почестями возвратится домой. Его сильная боеспособная армия ждала выкуп за заложников. Рамзес знал, что выкупа не будет, но эти несколько дней ожиданий были необходимой передышкой для его верных солдат.
Рамзес закрыл глаза.
Когда в его жизнь придет покой и тишина? Быть может, когда он победит во всех войнах, создаст могущественную империю или, что вероятнее всего, наконец-то почувствует личное превосходство над отцом?
Фараон улыбнулся непрошеным мыслям. Только отца здесь и не хватало.
Вошел Пафнутий, единственный, кто имел право входить без предупреждения, знаками давая понять, что посланник прибыл.
Сев на походный трон, и надев двойную корону, фараон величественно произнес:
– Пусть войдет. И приведи переводчика.
Склонившись в почтительном поклоне, посланник заговорил быстро и отрывисто.
– Мы не сдадимся. Будем сражаться до последнего воина. Покиньте наши земли, и быть может, ваши потери будут не так ужасны.
Легкая улыбка тронула губы фараона. Самые дерзкие, всегда самые слабые. Они не только не умеют воевать, они даже не умеют проигрывать.
– Что с выкупом?
– Его не будет.
– Тогда зачем ты пришел?
– Вы первые пришли на наши земли. Уходите.
Фараон испытующе посмотрел в серые глаза посланника. В них он читал страх, и близкую гибель.
– В моем лагере ваши женщины и дети. Они ваши будущие воины. А твой царь, как я понимаю, просто жадничает. Он бросает на произвол судьбы сотни чужих жизней. Ты понимаешь, что я могу с ними сделать?
Посланник побледнел.
– Понимаю.
– И… – фараон сделал паузу, сам он был готов к любым решительным действиям. Он очень хорошо знал, что предела человеческой глупости, как и жадности, не существует.
– Мы будем сражаться до последнего воина. Выкупа…не будет.
– Что ж, смотри. Потом обо всем расскажешь своему глупому царю.
Решительно встав с походного трона, Рамзес вышел из палатки.
Солнце было в самом зените. Заложники, несчастные женщины и дети, вечные жертвы любой войны, изнывали от жары и голода. Их кормили и поили – один раз в день. Так приказал фараон.
– Сомкнуть кольцо!
Выставив пики вперед, солдаты сгоняли в плотное кольцо женщин и детей. Самые маленькие от страха начали плакать.
Лицо фараона было жестким и решительным. Он был свидетелем и зачинателем многих злодеяний, что не мешало ему крепко спать по ночам. В мире не было больше зла способное ужаснуть его. Возле него стоял посланник, по лицу которого, разливалась мертвенная бледность. Он уже обо всем догадался, но не смел, боялся нарушить волю своего хозяина. Пафнутий внимательно наблюдал за ним. Он был готов ко всем неожиданностям. Кто знает, быть может после увиденного, врагу захочется вцепиться зубами в глотку фараона.
В звенящем от жары и страхе воздухе прозвучало:
– К морю!
Мало что понимавшие до этого женщины, вдруг пронзительно закричали, и стали бросаться на солдат. Но мужская сила была сильнее женской. И те, кто в отчаянии падал на песок, хватая солдат за ноги, сразу же закалывались.
Пролилась первая кровь.
Началась паника. Плотное кольцо медленно продвигалось к морю, оставляя после себя кровавые следы и трупы.
Казалось, воздух дрожал от женских и детских криков.
Фараон внимательно вглядывался в лица своих воинов. Не дрогнут ли? Нет, не дрогнут. Прикажи он им истребить во славу фараона свою семью, и они сделают это. Безжалостные воины, безжалостная армия – мечта любого царя.
Взгляд Рамзеса скользил по искаженным от страха и ужаса женским лицам. Сейчас они все до одной, были страшны и безобразны. Хм, они так кричат, оттого, что хотят жить, или просто боятся смерти?
Крики перешли в истошные вопли, дети хватались за матерей, и никакая сила не могла их оторвать друг от друга. Так они и погибали. Море приняло первых жертв.
Рамзес взглянул на посланника. Тот стоял белый, ужас был в его глазах. Фараон все прочел по его лицу. Он готов был броситься ему в ноги, и просить за умирающих, и быть может, даже сегодня вечером, привезти выкуп. Но…ведь это означало нарушить волю своего царя, бога и господина, а значит, смерть для него. Сильное отвращение охватило Рамзеса. Больше всего на свете он презирал трусость.
– Пафнутий, пусть этого отправят к его хозяину.
Посланника увели.
Рамзес зорко следил за тем, как воины, загоняли беззащитных женщин и детей в море. Никто не должен был уцелеть. Больше половины уже была утоплена. Страшнее всех кричали дети.
Дети… Чужие дети…
Рамзес вспомнил лица своих детей. Три мальчика и две девочки. Дети, никогда не знавшие страха и нищеты, убого жилья и жалкого существования. Им повезло, их отец царь. А этим, чужим, не повезло.
Наконец затихли последние крики. Воины выходили из моря. Их лица были спокойны, только в глубине глаз, затаилась мука. Но они старательно прятали ее от фараона.
В глубоком молчании царь и его воины возвращались в лагерь.
Волны ласково бились о берег. На морской поверхности плавали детские и женские трупы. К вечеру слетелись стервятники.
Кто-то тронул меня за плечо.
Я резко вскочил.
Передо мной сидел удивленный Пафнутий. А за окном занималась заря.
– Мне ночью было очень жарко, – хрипло сказал я. – Дай мне вина.
Вот так царь! На полу развалился. Хорошо ещё, что это только Пафнутий видел.
Приняв из его рук бокал, я выхожу на террасу.
Пахнет Нилом.
Я шумно вдыхаю запах речной воды. Я никогда не смогу им насытиться.
– Пафнутий, пойди сюда, я покажу тебе чудо.
Слуга зачарованно смотрит на восходящее из вод Нила огромное солнце.
Торжественное и величественное событие.
Красный шар становится всё больше и больше. Он почти закрывает небо. Он давит на нас своей мощью. Его верхушка начинает светлеть, и постепенно, светлое пятно расползается по всему шару.
В мир вошло солнце.
В мир пришёл Ра.
Мы радостно засмеялись.
И неожиданно для самих себя, преклонив колени и подняв руки вверх ладонями к солнцу, стали возносить гимн великому Ра.
И ничто не дрогнуло в моём сердце неверующего.
Слава тебе, пришедшему в этот мир!
Хапра – Возникший, мудрый творец богов,
Ты, на престол воссев, озаряешь свод
Темного неба и богоматерь Нут,
Что простирает руки, верша обряд,
Почести воздавая царю богов.
Город Панопль славу тебе поет.
Соединив две равные доли дня,
Нежит тебя в объятьях богиня Маат,
Что воплощает Истины ровный свет.
Ра, ниспошли же доблесть, премудрость, власть,
Душу живую в плоть облеки, чтоб я
Гора узрел на розовых небесах!
В моей душе царил покой, словно глубоки воды Нила, она была холодной и умиротворенной.
На мгновение мне показалось, будто бы я с чем- то примирился. Но с чем?
Подняв бокал, я весело воскликнул.
– За это стоит выпить! Хвала тебе, Ра!
Отпив половину, я остальное отдаю Пафнутию, но тот, сделав глоток, отшвыривает бокал, и выплёвывает вино.
Я стою и смотрю на Пафнутия.
Я ещё ничего не могу понять.
– Что?
Его напряжённое лицо искривляется, и из горла вырываются какие-то звуки.
Выхватив из-за пояса дощечку, Пафнутий начинает царапать знаки.
Я спокоен, и прочитав «Яд», ничто не дрогнуло во мне.
– Почему ты дал мне вино, не попробовав его?
Пафнутий склонился над дощечкой.
– «Я не успел».
Я устало смотрю на него и почему-то говорю:
– Ты сам мне его дал.
Мне становится всё безразлично.
Я медленно иду к своей постели. Не дойдя, оборачиваюсь.
– Пойди за лекарем.
Но Пафнутий не двигается.
И вдруг, что-то срывается во мне. Я кричу сильно, страшно. Я же так не хочу верить в его предательство. Я же так хочу спасти его.
– Убирайся отсюда! Убирайся! И приведи лекаря!
Он вздрагивает и, спотыкаясь, уходит.
Я прерывисто дышу. Дрожащими руками провожу по лицу.
Я еще ничего не могу понять.
Со двора до меня доносится недовольный, громкий голос моего управляющего Сикмеха.
Я вслушиваюсь.
И мне становится жутко.
Я надеялся, что самое худшее осталось позади, а оно, оказывается, ждало меня впереди.
Я надеялся, что и на этот раз победил смерть. И эта надежда рухнула. Кровь отхлынула с моего лица.
Я сижу неподвижно на краю постели, и напряжённо вслушиваюсь в голос Сикмеха.
Я весь натянут словно тетива лука.
Мне кажется, что так, я дольше проживу.
Проживу… Живу…
Я вздрагиваю.
Пока ещё живу.
Что-то холодное и неприятное заскользило по краю моего сердца.
И я физически ощущаю, как мои вещи начинают меня отторгать.
Я становлюсь для них чужой.
И никакого перехода в другой мир не существует, – почему-то подумалось мне, – потому что Вечности нет.
Слабые утешаются красивыми сказками, а что остаётся сильным?
Мёртвая пустота.
И черви, пожирающие тело.
Нам остаётся правда.
Я вскакиваю, и начинаю быстро ходить из угла в угол. Я хочу взбодрить себя, сбросить охватившее меня оцепенение.
Но мне страшно.
И мне не к кому прийти.
Я останавливаюсь у окна и смотрю на небо. Мефис… Мой мудрый Мефис.
Я
