почитания дифирамбами и денежными премиями.
Я могу и ошибаться. Условна грань между манией величия и комплексом неполноценности. Мне Лиза виделась такой, кому-то другой. Ведь каждый из нас задействует в оценках свой опыт, свой материал для сравнений, свой набор типажей. Зато в отношении Лизы ко мне я была уверена. Оно было неприязненным. Я не из тех, кто жаждет нравиться всем. Избави Бог, есть люди, расположение которых сродни оскорблению. Поэтому вопрос, почему я нравлюсь или не нравлюсь, меня интересует.
Впрочем, опять чушь несу. Одинаково заряженные люди отталкиваются душами, хотя могут извлекать друг из друга выгоду и, как говорят сексуально озабоченные элементы, плодотворно сотрудничать. А разнозаряженные для деловых контактов не годятся, часто мешают друг другу, зато душами притягиваются. С Лизой мы — парочка первого типа. Обе неспокойные, взбаламученные, но по различным, возможно, противоположным причинам. Только на уровне энергетики эти причины совершенно не важны… Ладно, ладно, не буду… Муж называл такие броски от основы словоблудием. Я как-то сказала Измайлову:
— Станет невтерпеж меня слушать, заткни, прекрати словоблудие.
А он мне:
— Лишь бы от скуки телом не блудила, я ревнив. А мыслью и чувством ты вольна.
— Так ведь я частенько пристаю с разговорами.
— На то тебе и дана речь. Я тебя выслушаю. Если к тому же ты дашь слово вставить, еще и благодарен буду. Мне редко удается посидеть дома в кресле и пообщаться на отвлеченные от убийста темы.
Я люблю его.
Но куда это меня от Лизы увело? Впрочем, ничего удивительного. Об Измайлове думать приятнее. Стоит вспомнить о нем, как все просто и ясно становится со всякими Лизами. Сколько их, анаконд. А Измайлов один.
Разница между мной и Лизой принципиальная. Я, прежде чем написать, пусть даже о средстве от тараканов, маюсь в поисках идеи, а она — нет. Обзвонит Лиза предпринимателей, предложит газетную рекламу, они, бывает, клюнут. Далее в редакции система отработана до тошнотворного однообразия. Если рекламу удается накропать самой Лизе, значит, порядок. Если фокус не удался, ее заказывают штатным сотрудникам. Гонорар-то никому не мешает. А уж если и творческий коллектив в полном составе опростоволосился, зовут меня. И достается мне заказчик раздосадованный, жаждущий вернуть свой аванс. Но и еще не обработанный дустом журналистских штампов владелец фирмы — не сахар. Беда в том, что звонит мне Лиза накануне сдачи номера. И я за сутки должна провернуть то, что им всем за неделю не удалось. Почему должна? Потому что по неопытности заключила с редакцией не слишком удобный договор. Потому что сначала мне было интересно — сумею или нет. Я не артачилась, и Лиза привыкла к моей безотказности. И еще потому, что деньги нужны. Муж приучил меня не кочевряжиться до срока. «Лежебокой денег не наживешь, — разглагольствовал. — Все службы одинаково противные, потому что помимо дела есть в них пакостная триада: начальник, сослуживцы и зарплата, которая всегда кажется маленькой. Ты в любых условиях работай так, чтобы без тебя не смогли обойтись. Потом или требуй адекватного отношения и вознаграждения, или найди что-нибудь покруче и брось их на камни, уйдя к конкурентам». Судя по тому, какое состояние он «нажил» себе, пренебрегать наукой не стоило. Интриганствовать я не хотела, но качественно пахать всегда и везде старалась. Даже «под Лизой». Газета же, неплохо задуманная вовсе не ею, а подмятым под ее норов интеллигентным редактором, хирела. Я, наверное, окончательно чокнулась, но иногда могу голову дать на отсечение, что люди в сексе больше разглагольствуют, чем осуществляют намерения. Иначе почему они на работе занимаются только тем, что моделируют групповуху, которой никогда не суждено состояться?
Я снова отвлеклась. Редакция начинала с обещаний «мягкой рекламы», увлекательных и ненавязчивых представлений читателю всего подряд в небольших статьях. И обманула сама себя. Потому что мягкая реклама не есть школьное сочинение. Лиза шуровала свои тексты по его канонам. А я в своих удовлетворяла главную человеческую потребность — в забавной сплетне о тех, кто купил или воспользовался услугами. И еще в отличие от Лизы я полагала, что заказчика на халтуре не проведешь, но и стелиться перед ним нечего. Надо доказывать, что каждая твоя буква не только во славу фирмы, но и к ее прибылям. Надо рекламировать свой товар — рекламу. Лиза этого не умела в силу туповатости — сестрички амбициозности. Если ее нетленка не прошла с первого захода, а от перестановки слов в предложениях заказчик совсем озверел, значит, он осёл и нужно найти рекламщика ему под стать. Рекламодатель же просто человек с собственными проблемами. И прежде чем совать на визирование свой опус, надо создать ему приемлемое настроение. Я их насквозь вижу. Они мне расписывают, как упорно процветают, а по количеству машин возле офиса и людей в офисе, по обрывкам телефонных разговоров, лицам и обуви — особенно обуви — сотрудников легко заключить, что прогорают. С трудом наскребли на крохотную газетную рекламу, в ее действенность уже не верят, вот и капризничают, и вредничают. С действительно процветающими работать — наслаждение. И Лиза выкладывалась на том, чтобы никому этого наслаждения не уступить. Только все равно при таком подходе вместо мягкой рекламы страницы все чаще полнились перечислением товаров и услуг на фоне случайной картинки. Но что я могла поделать, их газета.
И с Лизой я ничего не могла поделать. Чем лучше я ладила с трудными заказчиками, тем хуже она ко мне относилась. Чем чаще люди просили, чтобы рекламу им делала именно я, тем яростней она старалась доказать, вернее, показать, что ничего особенного я не сотворила, что материал мой устроил заказчика лишь с натяжкой и что она, Лиза, замучилась его переделывать. После чего я находила в номере свою непотревоженную даже элементарной правкой статью. Когда Лиза с изумлением обнаружила, что меня ее выходки скорее веселят, чем расстраивают, она вдобавок начала меня не поймешь в чем подозревать. Но сегодня все резвящиеся между нами кошки спали в укромных уголках. Несколько дней назад я сдала ей рекламу экологически чистой родниковой воды, заказчик был доволен… Что ей могло понадобиться? Пришлось тащиться в редакцию в субботу, и придумала от скверности характера испортить мне выходной?
— Если эта стерва привяжется с какой-нибудь запятой в рекламе, на ура прошедшей у фирмачей, разорву контракт, — пригрозила я вслух.
— С возвращением, Поленька, — живо обернулся ко мне Измайлов.
Я обнаружила, что мы приехали и машина стоит у высоких железных ворот с узкой, уютной калиткой.
— Давно мы здесь? — спросила я.
— Минут пять, — засмеялся Сева. — Дали тебе додумать думу, чтобы ты по пути в зоопарк не отключалась.
— Извините, ребята, — заныла я. — Обещаю больше ни-ни в смысле отключки.
— Беги, милая, — напутствовал меня Измайлов. — И постарайся сгоряча никого не пришибить. Мысленно мы с тобой и за тебя.
Редакция располагалась в неповторимом старом дворе. Когда-то он был огромной заасфальтированной площадью, которую обрамляли яблонево-вишневые сады чудом сохранившихся частных домиков, выходивших окнами на другую улицу. Теперь к садам примыкали три симпатичных особняка частных компаний, все разные, немного вычурные. Но в их сочетании было какое-то очарование. Даже ставших недоступными деревьев видеть не хотелось, а это кое-что. Субботний день не располагал бизнесменов к труду: последнее тепло ценнее первого, сентябрьские пикники увлекательнее майских. Особняки, словно декорации отснятого фильма, казались обреченными на разборку. А пятиэтажное здание, перепичканное государственными учреждениями средней значимости, на их фоне представлялось настоящим и нерушимым. Все-таки приучены мы к крупногабаритности и гладкостенности. Все красивое и компактное воспринимаем как игрушечное. В этом-то здании, на первом этаже, и снимала редакция две несмежные комнаты. Одна, как положено, была очень просторной, пока не отгородили закуток главному редактору и не забили оставшееся пространство столами, компьютерами, книжными стеллажами и стульями для сотрудников и посетителей. Непосвященный человек, попадая в редакции, всегда теряется. Предположить, что в таком шуме-гаме и тесноте можно работать, он бывает не в силах. Вторая комната, гораздо меньшая по размеру, приютила столы Лизы и бухгалтера. Они соседствовали до неприличия тесно, но кто из газетчиков обращает внимание на нехватку места вокруг, когда главное в судьбе — место печатное.
Полная одышливая вахтерша колдовала в своей застекленной будке над чашкой с кипятком, пытаясь
