Х’манк пахнет сладким молоком, парным мясом и смертью. Х’манк живет на планете Хманкан, лазоревой и изумрудной, где возносятся к небу стройные здания, отливающие металлом, где в окна вставляют узоры из цветного стекла, а ночью на небе рисуют лучами картины.
Х’манк летает в черной пустоте на корабле по имени Элиза. У него белые волосы и ярко-голубые глаза. И когда он злится, то не багровеет, как прочие х’манки; его глаза тоже становятся белыми.
В кают-компании было тихо. Если анализировать слышимые частоты. Тишина эта казалась осязаемой — плотной и гулкой. В воздухе плыл ультразвук, порождаемый натянутыми нервами.
Делили деньги.
То есть денег как таковых еще не было, и прямо сейчас физически делить добычу тоже стал бы только дурак. Экипаж пиратского корабля совещался и размышлял — где, кому и как продавать, сколько требовать, сколько получит каждый и что дальше. Абордажная команда в совете не участвовала — их доли им причитались, а остальное не вызывало у боевиков интереса. Второй пилот общался непосредственно с “Элизой”, сидя в рубке.
Больше всего Рихарда волновал последний вопрос, то бишь что станет с экипажем после головокружительного обогащения. Сам он продавать ничего не собирался и в дискуссии участвовал на правах спикера, эксперта и рефери.
Больше всего за пластик традиционно давали первотерране и свои люди с Дикого Порта. Легально им гипероружие не продавали в силу антисоциальности, биопластик в руках этих парней оборачивался гуманистической катастрофой. Чуть меньше давали воротилы на двух Землях, не желавшие заносить свои псевдоживые игрушки в досье спецслужб.
Свои люди на Порту могли очень печально посмотреть на добычу ценой в миллиард. И попросить добровольных отчислений в фонд. В количестве пятидесяти процентов. Или семидесяти. Под угрозой закрытия приписки к планете.
Поэтому второй техник Рустам собирался выйти на связь с соотечественниками.
Сумма вышла даже больше, чем ожидалось. После тщательного взвешивания выяснилось, что в предполагаемых расценках контрабандисты везли более полутора миллиардов денежки.
“Ох и хреново же сейчас кому-то”, - подумал Рихард. Хотя в порт назначения грузовоз должен был прийти только через десять дней. Через десять дней у кого-то будет инфаркт.
Сто пять миллионов каждому.
— А теперь прошу вас, джентльмены, хорошо подумать и ответить на один вопрос, — негромко проговорил Люнеманн, когда споры поутихли. — Кто желает удовлетвориться достигнутым и уйти на покой? Сертификат будет стоить вам меньше миллиона.
Молчание.
— Хотите на Древнюю Землю? Каждый день видеть синее небо? Ни хрена не делать до самой смерти? Вилла у пляжа, девки пачками, летать куда хочешь, Швейцария, Вегас?
— Кэп, — усмехаясь, за всех ответил Родди. — Да тут ведь нет никого с Древней Земли. И любителей прекрасного нет. Кроме тебя. А что до понтонов, так у нас на Третьей Терре Хрустальный Город. И пусть подотрутся своим Вегасом.
Люнеманн не без одобрения хмыкнул.
— Джентльмены, другие варианты будут?
— Да ладно, — утомленно махнул рукой Джига. — И так ясно, что никто не уходит. Уходили бы — раньше сказали.
Ариец улыбнулся. Хорошо, от души.
“Элиза” оставалась грозой пространств.
Часа через два Рихард вошел в рубку. Ррит сидел, положив ногу на ногу: светился на икре выжженный в четырех красках арабеск. Поза делала Л’тхарну удивительно похожим на человека, — как тогда, у служебного входа казино. Желтые глаза бродили по многочисленным табло. Рихард бросил взгляд. Судя по показаниям, “Элиза” только что совершила обманный маневр: обошла стороной патрулируемый сегмент Ареала нкхва, не попав при этом в зону автоматического сканирования судов, проходящих по кратчайшему маршруту Земля — Цоосцефтес. Красиво. Виртуозно. Рихард восхитился и почувствовал легкую зависть — в который раз.
Ариец прошел через рубку и стал за спинкой пилотского кресла. Не в обычаях ррит было вставать и приветствовать вошедшего, а при их обонянии подойти незаметно весьма сложно. Л’тхарна полуобернулся к капитану. На пальцы Люнеманна, коснувшиеся синтетической кожи сиденья, упала прядь волос, гладких, более жестких, чем у людей.
— Ты хорошо водишь, — как ни в чем не бывало сказал Рихард.
Ррит вскинулся.
— Не так уж хорошо, — с благодарностью сказал он. — Медленно. И можно было пройти короче. У меня долго не было практики.
“Еще бы”, - с механическим, заученным каким-то злорадством подумал Рихард. Стало противно собственных мыслей. Ну да, понятно, почему и в силу чего у Л’тхарны не было практики. И еще понятно, что если он действительно считает свою технику вождения недостаточной — а он не лицемерит, он не умеет — то Рихард Люнеманн не пилот первого класса, а умственно альтернативный ассенизатор.
— Но скоро умение вернется полностью, — продолжал второй пилот. Помолчал и добавил, — я очень благодарен тебе, местер Рихард.
— За что?
— Ты же х’манк. Какой другой х’манк позволил бы одному из нас нормально работать? Теперь дети моей сестры не умрут от голода.
— А у тебя дети есть? — зачем-то спросил Люнеманн.
— Нет. Сейчас вообще очень мало детей.
— Жаль, — искренне сказал Рихард и осёкся.
Дожил.
Посмотрите на него, запечатлейте его в красках — вот стоит человек, которому жаль, что зверюги вымирают. Действительно. Всерьез. Жаль.
И даже совесть по этому поводу не мучает.
Под его ладонью слегка вздрогнула горячая, жестковатая, словно наэлектризованная кожа. Во время беседы он машинально принялся играть с волосами Л’тхарны, а потом рука незаметно для самого перекочевала на плечо. Ласкающий ноздри запах ррит стал ощутимее, тоньше и будто пьянее.
— Странно такое слышать от х’манка? — спросил Ариец.
— Странно, — признался ррит.
— Я не лгу.
— А я бы все равно не сумел распознать.
— Вот так раз в год скажешь правду, — весело сказал Люнеманн, — а тебе и не верят.
— Я верю.
Рихард и не думал убирать руку. Л’тхарна, по-прежнему сидя в кресле, повернул голову на недоступный человеку градус и взглянул капитану в лицо.
Глаза цвета кипящего золота. Нитевидный зрачок. Лицо ли, морда ли… Раса ррит вчетверо старше людей, но ррит и сейчас может убить, просто запустив клыки в глотку.
Эти зубки людям обычно хочется выбить. Или выдрать и пустить на бижутерию, как зверюги пускали человеческие кости во время Первой космической.
“А я экстремал”, - подумал Люнеманн и мрачно хмыкнул про себя.
Он чувствовал только легкое сожаление. Того, кто смотрит на тебя вот так, хочется поцеловать в губы.
Ты не помнишь этого дня.
Помнишь все, что предшествовало ему. Как вас учили летать на кораблях х’манков. Как в глазах старших день ото дня разгоралось пламя, прибитое некогда кровавым дождем. Помнишь совет, на котором послы чийенкее свидетельствовали о верности. Рожденный от семени великого вождя минувшей эпохи, ты
