поражен очередной стрелой: стремительным лайнером, который прилетел и по-хозяйски раскорячился на летном поле. Город вяло отреагировал на соринку, принявшись почесывать проснувшееся око; расточительные ночные огни погасли; из брюха лайнера посыпались беспечные букарашки, привлетевшие в отпуск. Городу, погрязшему в порочных усладах, было невдомек, что своим содержанием брюхо самолета походило больше не на соринку, но на доброе бревно. Среди прибывших были три человека, которые своим видом нисколько не выделялись из пляжной толпы: двое мужчин и одна женщина.
Первый был одет в гавайское платье: цветастые шорты и рубаху навыпуск, той же попугайской раскраски. На голове пришельца с Большой Земли сидело сомбреро, глаза попрятались за солнечными очками. На шее качался дорогой фотоаппарат, в руке покачивалась спортивная сумка, из которой весело торчали ракетки. Непривычные гольфы причиняли зуд, и турист иногда останавливал, чтобы почесать беспокойное место плоским, как стейк, каблуком сандалии.
Его спутник смотрелся обычным рыночным рэкетиром: спортивный костюм с лампасами, новенькие кеды, обязательные очки, но, в отличие от очков напарника, узкие-стильные. Рукава были закатаны; обнаженные руки, белые и густо волосатые, обездолили, забрав на себя всю шерсть, не только холодную бледную грудь, видневшуюся в проеме расстегнутой куртки, но, казалось, и череп, выбритый наголо. Выступала синеватая челюсть; подрагивал чуткий нос; женские, неуместного вида уши доверчиво льнули к бугристой голове: капля Инь в океане напряженного мужества.
Приезжие вышагивали след в след; женщина шла последней. На ней были старые джинсы и легкая блузка; за спиной приютился тугой рюкзачок. Талию перетягивал – да и вся эта женщина казалась какой-то перепоясанно-перетянутой – широкий пояс черного цвета; очки, похожие на велосипед, наполовину скрывали лицо. Подстриженная под мальчика, и даже под очень маленького и бесправного мальчика, который не посмел возразить жестокому цирюльнику, то есть предельно коротко, приезжая сжимала лямки рюкзака и жевала резину. Челюсти приезжей так и ходили ходуном-шатуном преувеличенной амплитуды. Голова ее медленно, как перископ, поворачивалась на ходу то влево, то вправо, контролируя ситуацию.
Все трое двигались целеустремленно и не разменивались на дешевые мелочи: шли мимо пива и мороженого, мимо проснувшихся после недолгого сна баров и сувенирных базаров, мимо фотографа и весов, мимо турникетов и банкоматов. Мы, хотя и не ждали ничего необычного, разочарованно мигнули: взошедшее солнце слепило взор. На выходе из здания аэровокзала Ярослав Голлюбика остановился, не без труда запихнул в шорты огромную лапу, достал крошечный телефон и коротко доложил:
– «Зенит» прибыл на место. Выдвигаемся вперед, начинаем движение.
Он выслушал ответ и, не отключаясь, обернулся к спутникам:
– Спрашивают, нет ли желания высказаться, что-то передать? Заявить претензии? Патрон предупреждает, что там, внизу, – Ярослав указал себе под ноги, – связь, скорее всего, прервется. Туда не проникают радиоволны.
Подумав, он исправил ошибку и перестал указывать вниз, ибо вспомнил, что сперва им придется подняться в горы.
Наждак почесал в голом затылке:
– Передать? Я бы привет передал, но некому. Я детдомовский.
Вера Светова на секунду задумалась.
– Жалко, что город не успеем посмотреть, – сказала она капризно. У нее вышло очень правдоподобно. Вообще, когда Вера Светова приходила в особенное оперативное настроение, нельзя было понять, шутит она или говорит всерьез.
Ярослав послушно передал жалобу.
– Жалеть не велено, – успокоил он Веру. – Товарищ генерал говорит, что ничего хорошего тут нет. Клоака.
– Тогда ладно, – отозвалась светофорова.
Голлюбика, обременившись последним напутствием, дал отбой. Он спрятал сотового малютку и вспомнил, как в первый раз взял его неудобно и, видно, сделал ему больно, тот пронзительно пискнул. Они спустились по лестнице; Наждак ступил вперед, дверь такси суетливо распахнулась.
– К пещерам, – хрипло выдохнул Наждак, всовываясь в салон.
Шофер, напрягшийся от алчности, был готов ехать куда угодно. Наждак попятился, высвободился, отворил заднюю дверцу, бросил сумку, пропустил вперед Веру и следом уселся сам. Ярослав Голлюбика занял переднее сиденье.
– К самим пещерам не надо, – приказал он небрежным тоном. – Остановишься за полкилометра. Хотим поразмяться, полюбоваться видами.
– Ясно, – водитель был с ним полностью согласен. – Туристы? Диггеры? Или спелеологи? – он покосился на поклажу седоков, оценивая бедность экипировки.
– Еще чего! – легко рассмеялся Голлюбика. – Что мы, психи? – Он зачем-то постучал по ракеткам. – Так – побродить чуток, шашлыков поесть.
– Ага, – кивнул шофер и прытко объехал бестолкового чайника. – Я там нынче проезжал. Что-то пусто! Обычно они начинают ни свет, ни заря. А сегодня закрыто.
Вера Светова и Наждак переглянулись.
– Пещера закрыта? – осторожно спросила Вера.
– Ну, кто же ее закроет? Закрыт балаган, который рядом. И билетная касса. Кассы, точнее, нет вообще, она у нас ходячая. Загуляла, наверное… Ремешок накиньте, – спохватился шофер.
– Не люблю ремешков, – отказался Голлюбика. – Да ты, командир, не бойся, мы заплатим, если будут проблемы. А что – контролер там любитель? – Он щелкнул себя по горлу, и по салону прокатилось звонкое эхо.
– На такой работе станешь любителем, – усмехнулся тот. – Чем ему там заниматься? Книжки читать?
– А хоть бы и книжки, – подал голос Наждак. Не слишком начитанный, он болезненно относился к этому пробелу, и всякое упоминание о печатном слове возбуждало в нем ревнивое уважение.
– Да я так просто, – шофер пошел на попятный, расслышав в голосе пассажира неудовольствие. – Мне-то самому читать некогда. Колесишь целый день, чинишься, заправляешься, отстегиваешь…
Голлюбика, не говоря ни слова, повернулся назад и уставился на дорогу. Туманное утреннее молоко успело скиснуть и хлопьями стлалось по мокрой траве. Путь был открыт и свободен, городишко быстро закончился, и машина летела в горы. Ярослав Голлюбика по привычке скосился на зеркальце: пусто и сзади. Они ползли по ленте обманчивой одинокой мурашкой, таящей в себе созидательное разрушение.
Наждак, боясь подвоха, сверлил колючим взглядом безобидный затылок водителя. Попавшись на вытяжном шкафе, он видел измену во всем – даже в зеркале, и это последнее открытие, с учетом невесть где шлявшегося Зевка, было простительно. Водитель рулил, догадываясь, что смерть, которая и так постоянно маячит за левым, как утверждает наука, плечом, приобрела материальную форму. Он свернул с шоссе, и теперь они ехали по каменистой дороге, забиравшей вверх.
– Далеко еще? – зловеще осведомился Наждак.
От грубости, сквозившей в вопросе, шофер поежился.
– Рукой подать! Вон, видите – площадка? – он выпустил руль и указал направление.
– Тормози, – велел Голлюбика.
– Здесь? – удивился шофер. – Могли бы… – Празднуя труса, он тут же обругал себя за радушие и услужливость. Какое ему, к дьяволу, дело? С этими пассажирами было что-то неладно. В пещеру, с утра пораньше, налегке… Секретные переговоры. Враждебное поведение. Уединенное место…
Машина остановилась. Наждак выпрыгнул и быстро огляделся по сторонам. Городок зеленел далеко внизу; где-то ровно шумел водопад. Было холодно. В прозрачном небе парила голодная, хищная птица.
Ярослав, подражая богатым и властным персонам, достал купюру, безжалостно скомкал ее и запихнул водителю в нагрудный карман. Тот глотнул, надеясь на скорое прощание.
Вера Светова, недовольная тем ярким впечатлением, которое, несомненно, произвел их отряд на чужака, подошла к самому краю обрыва, сложила ладони рупором и закричала:
– Ого-го-го!….
Эхо немедленно заметалось шариком-раскидаем.
Шофер облегченно вздохнул. Шаловливый поступок Веры был обычным поступком глупой девицы,
