Тем вечером Мария не должна была ужинать дома. Саймон собирался на следующий день читать доклад в Обществе дантистов, и она предложила ему, что останется и поможет ему напечатать его, а заодно разберется со счетами. Как ни странно, мама выбрала именно этот день, чтобы навестить миссис Фрейзер, и узнала, что врач разрешил той ехать в Калифорнию. Она и мистер Фрейзер улетали через две недели.
— Я схожу вместо нее за покупками, — объявила мама. — Девушка Кена покупает вещи для Джанет, я возьму на себя внуков.
В тот момент я не испытывала особо теплых чувств к Фрейзерам.
— Не перегружай себя, — коротко посоветовала я.
Мы с Линдой мыли посуду, когда раздался звонок в дверь, и она бросилась открывать. Через секунду я услышала ее голос:
— Мам! Марии плохо!
И тут же последовал протест Марии:
— Неправда. Не надо ее лишний раз дергать.
— В чем дело, Map? — окликнула я, торопливо выходя из кухни, и застыла в холле. Одного взгляда на лицо сестры было достаточно, чтобы понять, что у нее снова мигрень, но это не имело никакого отношения к тому скачку, который сделало мое сердце. Его причиной была высокая фигура, стоящая рядом с сестрой и в данный момент отбивавшаяся от маминой благодарности.
— Ерунда, это самое меньшее, что я мог сделать.
Темные глаза озабоченно смотрели на Марию.
— Если утром тебе не будет лучше, и не думай выходить на работу. И в любом случае не волнуйся. Если что, приедешь автобусом позже.
— Ой, нет, — взволнованно ответила Мария, — мне станет лучше, как только я лягу. Честное слово!
У нее голова могла не болеть месяцами, но когда мигрень начиналась, то была весьма мучительной, как и сейчас, очевидно, потому что она наверняка ничего не говорила Саймону, пока могла терпеть.
— Вот дурочка! — с чувством сказала я, застилая ее постель. Она еще была наполовину одета, и расстройство на ее лице было лишь частично вызвано мигренью.
— О Кон, это ужасно. Я совсем ничего не напечатала из доклада — только первую страницу, но и от нее никакой пользы, я сделала столько ошибок. Я просто не видела, что печатаю.
— Не думай сейчас об этом, — успокаивала я.
Когда я спустилась вниз, Саймон как раз уходил.
— Как она? — спросил он.
— Не очень-то, — ответила я, — но сейчас она больше волнуется за твой доклад.
— Не имеет значения, — с улыбкой отмахнулся он. — Мне не впервой обходиться шпаргалкой на манжете!
И он стал спускаться по ступеням.
— Нет, Саймон, подожди! — смущенно позвала я. — Я сегодня ничего не делаю. Я могу помочь?
Он покачал головой:
— Нет. Еще чего не хватало. И потом, ты бы сидела там совсем одна. Мне надо уехать.
— Ну и что? — со смехом возразила я. — Я не боюсь, когда в темноте что-то стучит или падает.
Я выиграла, но по дороге в город он был так молчалив, что я почти пожалела об этом. Когда мы приехали, Саймон предложил, чтобы я работала в его квартире наверху.
— И ни минутой дольше половины девятого.
К этому времени должен был вернуться Брайан, и уже было условлено, что он отвезет домой Марию, а теперь ему придется вместо нее провожать меня.
— Если не доделаешь к приезду Брайана, — предупредил Саймон, — брось и уезжай.
Он объяснил перед отъездом, что у него была встреча по делу — вызов от пациента, который не мог добраться до города. Брайан как-то говорил мне, что у Саймона есть пациенты, которые не стесняются вызывать его даже по праздникам.
В половине девятого Брайан не появился, но я уже почти закончила печатать доклад — это была легкая работа. Саймон посоветовал мне заварить себе кофе, и я подумала, что так и сделаю. Но, будучи незнакомой с квартирой, мне пришлось искать кухню. Первая открытая мной дверь вела в спальню — по груде дисков я поняла, что это комната Брайана. За следующей дверью тоже была спальня, но аккуратная. Я невольно оглядела ее — лимонно-желтые занавески, голубой потолок, широкая кровать и столик, на котором стояла фотография. Фото девушки, в углу нацарапано: «Всего хорошего, дорогой. Джеки».
Она была почти такой, как я ее себе представляла, — волосы почти такие же темные, как у Саймона, блестящие и кудрявые, брови вразлет, подбородок с ямочкой, чуть удлиненные глаза. В такую влюбляешься раз и навсегда. Как в тот день, когда я попала в аварию, впечатления дня вдруг разом навалились на меня — прошлый вечер, сегодняшняя ссора с Кеном, а теперь наконец я узнала, как выглядела Жаклин. Пока я продолжала печатать, она стояла у меня перед глазами, не только потому, что была красива, но и потому, что кого-то напоминала.
Десять часов. Я уже все напечатала, а Брайан так и не приехал. Следующий автобус на Рэтнези пройдет мимо дома Саймона только в десять тридцать. В окрестностях было темно и пустынно, и мне не хотелось долго там болтаться. В пятнадцать минут одиннадцатого можно будет начать собираться. Я убрала машинку и устроилась на диване в ожидании…
Меня охватила усталость, голова сама опустилась на подушку. Комната находилась так высоко, что шума машин было почти не слышно, и весь мир казался застывшим — застывшим и грустным, как Саймон, который всегда был немного грустным, даже когда улыбался или поддразнивал меня. Если бы папа знал, что мне придется идти пешком из Рэтнези, он бы приехал встретить меня, но я не хотела просить его… в последнее время и его лицо часто становилось грустным.
В тишине раздался негромкий звук. Я открыла глаза, снова закрыла их и вдруг совсем проснулась — все еще на диване, но лежа на спине, разутая, под головой была подушка, а ноги укрыты пледом. Я вспомнила, как свернулась калачиком в углу, как Лулу. Тогда как?.. Я повернула голову, и Саймон тихо спросил:
— Ты всегда плачешь во сне?
— Плачу? Я? — Я в ужасе села. Часы, показывавшие десять, когда я последний раз смотрела на них, теперь показывали двадцать минут двенадцатого.
— Боже мой! — воскликнула я, указывая на них. — Они правильно идут?
Саймон кивнул. Он приехал вскоре после половины одиннадцатого; я так крепко спала, что он решил не будить меня сразу.
— Мне так стыдно, — сказала я, протягивая руку к туфлям. Ну вот, теперь ему придется везти меня домой.
— Тебе стыдно? — повторил Саймон. — Как ты думаешь, а мне каково? — И добавил кое-что в адрес Брайана, который так до сих пор и не приехал. Пока я одевалась, он с притворным удивлением листал напечатанное мной.
— Скажи, Кеннет Фрейзер понимает, как ему повезло?
— Если ты хочешь знать, — ядовито ответила я, — он считает, что без меня можно обойтись. Он мне сам так сказал сегодня.
Задумчивое лицо Саймона было не совсем то, что я ожидала.
— Понятно.
— Понятно что?
— Ты плакала. Мне самому было жалко до слез слушать тебя.
— Но не из-за Кена! — взорвалась я. — По крайней мере, если я и плакала, во что мне верится с трудом, то уж не из-за всяких глупостей, которые он говорит.
— Ты уверена?
— Я совершенно, абсолютно уверена, — заявила я.
По дороге домой я говорила, а Саймон молчал. Я говорила о балладах, которые слышала накануне вечером, о передаче, которая мне понравилась, о Рождестве.
