намного более чем достаточно! Мне определенно есть чем заняться, вопрос только в том, стоит ли? Вот брошу тебя одну разбираться со всем, а сам уйду в загул, запой или вообще просто уйду! Интересно долго ты протянешь здесь одна?
- Ну, во-первых, всегда остается шанс отыскать тебе замену, хотя, конечно, это несколько затруднительно…
- Валяй, а я с удовольствием посмотрю, как первый же проходимец, которого ты найдешь, сразу подомнет все под себя, пользуясь твоей детской наивностью и непроходимой тупостью. Тебе здесь без меня такое устроят, еще по Эрику заскучаешь!
- Ну ладно я, пусть неблагодарная, самовлюбленная, тупица и извращенка, поняла и в принципе согласна. Но народ-то здесь причем? Весь тот хаос, что завертится, если ты уйдешь, в первую очередь ударит именно по нему, ты об этом подумал? Вообще, ты здесь ради кого стараешься, ради меня, подлой гадюки, или все-таки ради страны и людей?
- Вот только не надо трогать людей, ты и четверти того что я для них делаю в жизни бы не смогла сделать сама, а теперь еще находишь в себе наглость меня же этим и попрекать?
- Чем это я, интересно, тебя попрекаю? Пока что все озвученные попреки летят совершенно в другую сторону. А я вполне отдаю тебе должное, ты умный, самоотверженный, лояльный, практически незаменимый, много работаешь, и все здесь на тебе одном только и держится. Честь тебе и хвала! А если я ничего путного все равно не делаю, только разъезжаю взад и вперед, красуясь, почему мне нельзя на пару недель съездить туда, где мне хорошо и куда я так давно хочу попасть? Твоя ревность мне уже всю душу вымотала, почему ты не хочешь смириться и обустроить свою личную жизнь? Уже столько времени прошло!
- Когда, скажи на милость?! Когда я должен этим заниматься?!
- Да не работай ты столько, не делай все один, найди себе помощников, объясни по-человечески, может, и я на что сгожусь.
- Упрямая дура! Я бы сказал, на что ты сгодишься… - он прекратил беспорядочное метание по своему кабинету и начал угрожающе приближаться.
- Даже не вздумай! Отстань от меня! И вообще кому-то, помнится, после упырей было брезгливо!
- Придушу сволочь!
Он в бешенстве подскочил буквально двумя прыжками, схватил меня за плечи и начал яростно трясти. Эта новая манера поведения настолько не увязывалась с его привычной доброжелательной сдержанностью, что я опешила и даже не сопротивлялась. Эрвин швырнул меня и прижал к стене. Приблизил свое разгневанное лицо, злобно вглядываясь в мои глаза. Постепенно в его взгляде кроме злости начал разгораться еще какой-то жадный и отчаянный огонек, и от этого мне стало совсем жутко и как-то странно. Вдруг почувствовала тепло, исходящее от него, он стоял ко мне вплотную, и это почему-то оказалось так приятно. Уловила его запах, очень теплый и свежий, похожий на то, как пахнет летнее утро или чистое белье, высушенное июньским ветром. Никогда не думала, что кто-то может так пахнуть, практически не бывая на улице, похоже, это был его собственный аромат. Закрыла глаза, чтобы не видеть перекошенное в злобе лицо, а только чувствовать тепло и потрясающий запах. Вдруг поняла, что меня целуют, настойчиво и лихорадочно. Наверное, окончательно сошел с ума - так ругал, собирался убить, а теперь целует, вот же псих! Это было так странно, меня никто еще ни разу не целовал. И этот проклятый, сладкий аромат его теплой кожи прямо возле моего носа…
Он чуть отстранился, и я рискнула заглянуть в его глаза. То, что я там увидела, недвусмысленно подсказало, что дальнейшие события будут развиваться уже независимо от моего решения. Эрвин открылся полностью, бросил на кон все, что имел. Во что же он теперь может превратиться, если оттолкнуть его? Нет, мне не хотелось почувствовать это на своей шкуре. Да и ему ведь тогда придется как-то жить дальше после того как… а к черту все! Может его, наконец, отпустит, когда он добьется своего? Пройдет бессмысленная одержимость, он одумается и успокоится?
Нерешительно обвила его шею руками, Эрвин как-то странно всхлипнул и крепко прижал меня к себе. Снова начал целовать, отчаянно и торопливо, покусывая, жадно врываясь в рот. Терзал мою шею губами, зубами и колючей щетиной, отросшей к вечеру, не давал возможности отстраниться. Это раздражало немыслимой щекоткой и в то же время почему-то очень нравилось, даже ноги стали подкашиваться. Эрвин подхватил меня на руки и потащил в небольшую спальню, примыкавшую к его кабинету.
Он был пугающе страстным, даже жестким, хотя временами его охватывали припадки самозабвенной, болезненной нежности. Я покорно лежала, позволяя делать все, что ему только заблагорассудится, и обреченно понимала, что дела мои очень и очень плохи. Вся беда была в том, что мне нравился Эрвин и то, что он делал со мной, его горячее, гладкое тело, сводящий с ума запах, исступленная, отчаянная страсть. Это доставляло ни с чем несравнимое наслаждение, и в тоже время отравляло и разъедало едкой щелочью мою душу, необратимо ломая что-то очень хрупкое и дорогое где-то глубоко внутри. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что сейчас безвозвратно теряю, и это помогало справиться с собой, не показывать бешеное желание, переполнившее до краев, давало силы не отвечать на ласки, не извиваться, не стонать и не выть, уподобляясь дикому зверю. Хотя, пожалуй, для последнего было как раз самое подходящее время, очень уж хотелось взять и со всей мочи завыть в неизбывной тоске.
Прости меня, Бер!
Даже не помню, когда еще я ненавидела себя настолько же яростно и безнадежно.
- Ну что, Эрвин, как оно? Тебе хоть полегчало?
Я угрюмо сидела на краю кровати, пытаясь собраться с мыслями и выудить свою одежду из кучи, лежащей рядом на полу. Эрвин приподнялся на локте и попытался дотронуться до моего предплечья, но я резко смахнула его руку.
- Лильда, куда ты? Останься!
- Поверь, сейчас будет намного лучше, если я уйду. Причем для нас обоих. Есть мысли, которые не надо высказывать вслух и вещи, которые не стоит называть своими именами.
- Ну, уж нет, тебе нельзя сейчас уходить! В таком состоянии не стоит показываться на люди, всем все сразу станет очевидно, и, тем более, ни в коем случае нельзя оставаться одной, мало ли какая глупость теперь придет тебе в голову!
- Какая трогательная забота! Сразу видно, что ты настоящий друг!
Он ухватил меня за талию и повалил вслед за собой на кровать, крепко прижимая к себе.
- Даже и не думай! Я никуда тебя не отпущу!
- Как ты мог, Эрвин? Как ты мог так со мной?
Я не выдержала и разрыдалась, подвывая, уткнувшись в подушку, надрывно, глухо и безнадежно. Эрвин беспомощно гладил меня по голове и просил прощения. Я игнорировала его, упиваясь этой мелочной и подлой местью, но винить по большому счету следовало все-таки себя. В конце концов, наплакавшись всласть и полностью изойдя на жалость к себе и к своей погубленной любви, я заснула.
Я вернулась в Брошенные Земли. Воздух был чист и свеж. На заброшенных полях не было и следа желтоватого липкого тумана, нарядная, молодая трава застенчиво серебрилась свежей утренней росой. Пустоши радовали глаз веселой зеленью и яркими цветами. Надрываясь, на разные голоса пели звонкоголосые птахи. Солнце, даже не помышляя спрятаться за тучи, ласково согревало потрескавшиеся крепостные стены, играя веселыми зайчиками на древних камнях.
Я сломя голову бежала по полуразрушенным гулким коридорам. Заглядывала в пустые комнаты, поднималась на башни, рыскала в подземельях. Повсюду царили покой и давнее запустение.
Никого не было.
Жуткое ощущение чудовищной безвозвратной потери острым и тяжелым камнем закрутилось в животе, перевернуло, швырнуло об землю и раздавило всмятку.
Вот и все, я больше никогда никого из них не увижу. Теперь не с кем говорить на тяжелом и смешном языке, скоро забуду и его, и протяжные лихие песни, ведь их больше не для кого петь. Я никогда больше не услышу их мрачноватые шутки, не увижу серые и израненные, но открытые и честные лица, освещенные искренними, светлыми улыбками. Я больше никогда не встречу своего верного защитника, мудрого учителя и нежного возлюбленного, огромного, грозного, смертельно опасного и бесконечно одинокого, теперь уже навсегда. И даже не у кого попросить прощения.
А надо было думать раньше!
