случилось.
— С Гришкой поругалась? — спросила я.
Она вяло пожала плечами.
— Поругалась, — укоризненно сказала я. — Из-за чего?
Она молчала, опустив голову.
— Ну, давай, рассказывай! — потребовала я. — Небось из-за ерунды?
Она вскинула голову и глаза ее стали выпуклыми от слез.
— Я беременная, — сказала она.
— Так это же хорошо! — не очень искренне сказала я. Не знаю, почему, но я сразу почувствовала недоброе.
Кстати, выглядела Люська ужасно — лицо землистое, вся в каких-то пятнах.
— И какой срок? — поинтересовалась я.
— Поставили двадцать четыре недели, — сказала она, — но это неправильно. Ведь Гриша только в конце апреля вернулся, — значит, никак не может быть больше двадцати… Но это ничего, пускай, это даже хорошо, потому что раньше в декрет отпустят. Только…
— Что еще? — смотрела я на нее с ужасом. Неужели она совсем ничего не понимает? Неужели она такая дура?…
— Понимаешь, — пролепетала Люська, — у меня обнаружили болезнь…
— Какую? — заорала я. — Какую болезнь у тебя обнаружили?
— Венерическую, — опустив глаза, выдохнула она.
— О, господи, — я стиснула голову руками, впилась ногтями в кожу. Господи! Господи! За что?…
У Люськи задергались губы, слезы хлынули потоками.
Она ревела, как маленькая, некрасиво кривя рот, часто-часто моргала глазами, шмыгала носом.
— Как он мог? — ей не хватало воздуха, голос прерывался. — Как он мог?
— Что? — непонимающе уставилась я на нее.
— Он писал мне такие письма! А сам… а сам… в это время…
Дошло! Она думает, что это он ее заразил. Ну и ну…
— Так, — сказала я, — так. Понятно. Но ты хоть выяснила у него, как это могло случиться?
Она скорбно поджала губы.
— Ничего я не собираюсь выяснять! Меня не интересуют подробности.
— Люся! — внушительно сказала я. — Так нельзя, Люся! Ты должна с ним поговорить.
— О чем говорить? — снова заревела она. — О чем? Он трус! Он даже не сознается! Он говорит, что ничего не было. Подлец!
— А может, и правда ничего не было? — осторожно сказала я.
— Да-а? А как же тогда?… Как?
— Ну, — махнула я рукой, — есть тысяча способов. Через посуду, через полотенце… В бане. Да мало ли…
Люська перестала плакать. Она посмотрела на меня с надеждой.
— Правда?
— Конечно! Он же в командировке был. В поезде, в гостинице — знаешь, какая там антисанитария! Ужас!
Она такая доверчивая, Люська, аж до неприличия.
— Ой! — воскликнула она, прижимая ладони к пылающим щекам. — А я на него так набросилась, так набросилась…
— Вот! — назидательно сказала я. — Видишь? Кстати, аналогичный случай был с одной моей знакомой, ты ее не знаешь. Нашла у себя лобковых вшей. А муж в командировке был. Возвращается, только порог переступает, она, ничего не объясняя, ему в морду — бац! Он на дыбы — в чем дело? Она: “Сам знаешь!” Слезы, вопли. А он ничего не понимает. “Сейчас, — говорит, — все поймешь”. Потащила его к врачу знакомому. Объяснила ситуацию. Тот осмотрел мужа и говорит: “Знаешь, Галя, а у него ничего нет”. Она так и села. Тут мужик на нее с кулаками: “Говори, где подцепила? С кем была?” Врач их успокаивает: “Подождите, не горячитесь. Давайте спокойно разберемся. В баню ходила?” “Нет”. “Чужим бельем пользовалась?” “Никогда”. “Может быть, купалась в непроточных водоемах?” “В бассейн ходила, — отвечает она, а больше никуда”. Ага! Взяли пробу воды из бассейна, а там кишмя кишат… Откуда? Бассейн закрытый, ведомственный. Всех, кто туда ходит, проверяют от и до. Стали выяснять и выяснили: оказалось, что сторож, студент, туда по ночам приятелей своих запускал с девчонками. Вот так!
Люська выслушала эту историю без особого интереса. Озабоченно хмурилась, вздыхала.
— Гришка-то где сейчас? — спросила я.
— Не знаю… Я его выгнала.
— Молодец, — похвалила я. — Лучше ты ничего не смогла придумать. Значит так, дорогая. Вытри слезы, умойся, приведи себя в порядок. Я пошла его разыскивать.
— Подожди! — испугалась она. — А что ты ему скажешь?
— Что надо, то и скажу!
На самом деле я не знала, что говорить. Ведь он-то, наверное, не такой дурак, как Люська. Ведь он- то, может, уже и сообразил кое-что. Прикинул. Сопоставил…
— И давно ты его выгнала?
— Около месяца назад. Когда мне сказали в больнице, я прямо сама не своя была. Главное, срок уже большой, аборт делать отказались. Правда, мне сказали, что это ничего, на ребенке не должно отразиться… А вдруг? Я не хочу этого ребенка! Не хочу! Я боюсь. Ну, что мне делать?
Что ж тут сделаешь?
— Успокойся, — это единственное, что я могла сказать. — Тебе вредно волноваться…
Гришку я нашла довольно быстро, в тот же вечер. Позвонила нескольким его приятелям по списку, который мне дала Люська. На одном телефоне он сам и обнаружился — приятель в отпуск уехал, а Гришка там квартиру пасет и цветы поливает.
— Привет! — бодро говорю я. — Это Света. Нам надо поговорить.
— О чем? — сухо спрашивает он.
Относится он ко мне, мягко говоря, сдержанно. А грубо говоря — плохо скрываемым раздражение. Как большинство мужей относятся к незамужним подругам своих любимых жен.
— О Люсе, — кротко отвечаю я.
— Приходи, — после некоторого молчания позволил он.
Такое начало меня обнадежило. Хотя и не очень.
Главное, я совершенно не знаю, что ему скажу. Да еще тема такая щекотливая. “Ой, — думаю, — и зачем я в это ввязалась?”
Ну да ладно…
А ведь он, собака, может подумать, что раз Люська парламентариев шлет, значит, чувствует себя виноватой. И одно это может натолкнуть на кое-какие размышления. Если даже он еще самостоятельно не пришел к определенным выводам…
Ничего страшного. Как пришел, так и уйдет!
Надо отдать ему должное, выглядел он растерянным и подавленным.
— Рада тебя видеть, Гриша, — произнесла я с точно отмеренной дозой иронии, не без удовольствия разглядывая его.
Хороший мужик. Просто заглядение. Только глаза бегают, как у юного онаниста.
— Ты давно была у Люси? — спрашивает он.
— Только что от нее.
— Как она?
Несколько мгновений я молчу, выразительно щурясь. Тяну паузу, как резину. Секунда, две, три… И чем дольше я молчу, тем больше он напрягается.
— Как она себя чувствует? — нервничая, повторяет он.
