Ты.
43. Редакционное задание, данное мне главным редактором Николаем Тузовским, я так и не выполнил: с Игорем Храмцовым не встретился. Он куда-то исчез. Наверное, ему уже здесь неинтересно. Возможно, он просто не стал сопротивляться нелепым обвинениям в адрес своей методики, как и я не стал сопротивляться обвинениям в гибели Баранова и Вадика-Диплодока, а предпочел исчезнуть, перейдя в другое измерение.
Но я встретился еще раз с И.Х. С Храмцовым Его не спутаешь (при всем моем огромном уважении к Игорю). Представьте, вы говорите вроде бы с тем же человеком, но что-то в нем иное… С большой буквы – Иное! Будто не из человеческого теста состоит. Да, внешне вроде бы – все то же, но… Какое ни приведи сравнение, какую ни проведи параллель, все неточно. Все равно что Солнечная наша система вдруг стала не из девяти материальных планет, а из сорока семи, как во Вселенной Реальной. Таких, на которые не ступишь ногой и рукой не пощупаешь.
Думаю, что и эта наша встреча не станет последней. Было о чем подумать. Даже для Него, похоже, не все было ясно. Не хочу присваивать авторство Его идей. Вот дословно из разговора с И.Х.:
– Эта планета будет обителью Сынов Неба. По сути, третья планета Солнечной системы (если брать отсчет во Вселенной Вещества) или одиннадцатая по счету из сорока семи планет Солнечной системы Вселенной Волновой всегда была Их планетой.
С поколениями любой биологический вид деградирует. В том числе и человеческий биологический вид. Деградирует именно в плане осуществления Контакта с родительской структурой. Все меньший процент особей остается способен к Контакту, все меньшее число Живых Душ Переходит во Вселенную Волновую. Породу, то есть сам биологический вид, Вселенной Волновой приходится обновлять. С помощью потопа, мора, планетарных катаклизмов и других форм обновления биологического вида, их немало. Так и погибали цивилизации, оставляя после себя очередной ковчег с теми, кто был способен осуществлять Контакт, способен к Вхождению.
Человечество, погибая во Вселенной Вещества, оставляет копию свою во Вселенной Волновой. Поэтому вновь и вновь возрождается во Вселенной Вещества. Стадии обитаемости на различных планетах бесконечны, потому что человечество в форме Волновой, как и обе Вселенные, существовало – ВСЕГДА.
44. Когда я проснулся, на меня смотрел человек. В его взгляде было удивление. Но ни капли раздражения, злобы. Во взгляде было что-то изучающее.
– Петечка? – спросил я его. Он сидел на краю дивана, на котором спал я.
– Откуда вы… ты… здесь?
– Как откуда? Я у себя дома.
– Ну, считай, что так. Поспишь еще?
Он не знал, как меня называть. Постоянно перескакивал в диалоге с «Сережа» на «дядя Сережа», даже на «Сергей Леонидович». Столько лет мы провели порознь…
Я встал, оделся, и мы вместе пошли бродить по городу. Это был какой-то необыкновенный город. Вроде тот же. Но другой. Чище. Наряднее. Это внешне. Была и другая разница. Неуловимая, неописуемая. Город глядел на тебя добрее.
– Как эта улица называется? – спросил я.
– Галерная.
Странно. Какая-то она совсем другая. Вроде я прожил на ней двадцать пять лет. Странно. Во сне бывают подобные фантасмагории.
– А раньше как называлась?
– Всегда так называлась.
– Раньше она называлась – Красная.
– Разве?
Мы прошли мимо Медного всадника, свернули к Исаакию. Из разговора я узнал, что у Петечки есть старшая сестра Кира, еще две сестры и брат. И еще у него тридцать шесть братьев и сестер двоюродных. Семеро из которых – мои дети. Остальные двадцать девять от других дядек и теток. Странно. Раз у него столько двоюродных, значит у меня значительно больше родных братьев и сестер? Не только Милочка. Так ведь по всей логике?
Далее перед нами открывался Невский проспект, мы пошли по его четной стороне. Я перестал удивляться и хлопать глазами. Я понял простую вещь. Я сумел Войти в другую программу судьбы. Причем точка замены программ находилась где-то очень далеко, давным-давно. Я сумел пройти за ту самую точку. За страшную точку. За точку, воплощавшую человеческую низость, подлость, бездарность. За точку октября 1917 года от Рождества Христова.
Мы с Петечкой шли по Невскому. Куда? Петечка провожал меня домой, где меня ждали жена и семеро детей – двоюродных братьев и сестер Петечки. Он был не против навестить родню. Один я идти боялся: я ведь никогда их не видел. Но тот, другой я, из другого варианта судьбы, это теперь я и был? Не знаю. Скоро все пойму. Интересно, как мы все разместились вдевятером в одной комнатушке в коммуналке?
В этой жизни, оказывается, я жил не на Галерной улице. Совсем в другой стороне. Где-то там, у Знаменской площади.
– Знаменская – это Площадь Восстания?
– Какого восстания?
Нет, он из другой судьбы, из другой страны. Зачем я спрашиваю про какие-то вещи из другой Вселенной?
– Прости, Петечка, – остановил я его, мы сделали несколько шагов назад… Нет, не может быть!
– А где же надпись?
Петечка немного привык уже к моим странным вопросам. Я вернулся к домам, мимо которых мы уже прошли. Где же была надпись? Точно ее помню. Это была святая память о войне, о ее жертвах, о той жизни. Белыми буквами на синем фоне. Где-то здесь, не доходя Мойки.
– Послушай, здесь была надпись. Я не помню дословно. Но вроде так: Товарищи! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна…
Я ждал, затаив дыхание. Сейчас Петечка спросит: «При каком артобстреле?». Но он деликатно молчал.
– Разве не было артобстрелов?
– Не было, дядя Сережа! Зачем ты… вы так волнуетесь?
– И войны не было?
– Не было!
А между мной и твоей мамой – тоже войны не было? – чуть было ни спросил я, но промолчал. Дальше мы шли молча.
– Как-то вы непонятно изменились, друг мой!
Слова эти были обращены явно ко мне, обращены от человека, просто подошедшего к нам на улице. Я присмотрелся к вроде бы знакомому лицу…
– Михаил Понайотович!
Мы обнялись. Я представил ему Петечку.
– Пойдем-пойдем! Я тут живу совсем недалеко.
Это хорошо, что мы войдем втроем. Пусть пьяница-сосед увидит, что Миса Кричухин – не один на Земле! Не дадим Мису в обиду! Никого из своих в обиду не дадим!
Но не было пьяницы-соседа. Была жена, взрослые дети. Была прекрасная библиотека: две просторные комнаты с бесконечными полками книг. Мы сидели в кабинете Михаила Понайотовича, его жена принесла нам по чашке кофе. Шутки ради я захотел положить несколько кусочков сахара в карман. Но постеснялся его жены. Очень симпатичная женщина. Лица у них были какие-то другие. Не как в той Вселенной. Доброжелательные, приветливые. Даже у сильно вытянутой в длину собаки таксы в их доме светится интеллект в глазах. Она смотрела на нас с Петечкой глазами философа, исполненными достоинства и покоя.
Михаил Понайотович подарил нам с Петечкой по экземпляру своей новой книги. Он сделал дарственные надписи от автора. И не какие-то стандартные, одинаковые для всех, обоим – разные.
