Смирнов Леонид Леонидович
Тайные нити земного могущества
Художник, автор картин из разряда медитативной живописи, по сути не писал эту книжку. Она явилась сама во время сеансов глубокого сосредоточения. Возможно, она существовала всегда.
Мы уже привыкаем, что фантастика становится реальностью, явью. Поэтому судить однозначно, категорично об идеях, высказанных в этой книге, не берусь. Они парадоксальны, странны с обыденной точки зрения. Но только с обыденной.
Константин Логунов,
доктор медицинских наук, профессор.
После прочтения этой книги в стадии рукописи я долго не мог понять, чем же она так резко отличается от многих других? Ответ пришел неожиданно, сам по себе: основное отличие — иной порядок. Будто приписали пару нулей к довольно крупному числу. И стали на этом фоне как-то мелко выглядеть политические распри или разборки между людьми.
Андрей Мошко,
генеральный директор издательства.
Все твои картины — живые. Все «иное» явно с тобой общается, а через картины — со всеми. Мне даже кажется, что ты постиг какую-то тайну…
Людмила Старовойтова,
музыкант, детский композитор.
Книга довольно злая. Мог бы автор ее несколько смягчить. Но по большому счету, по основной идее, она — очень добрая. Чрезвычайно добрая. Вселенски добрая. Если б автор убрал ее злое наполнение, она потеряла бы ту пряность, тот контраст, которые заставили меня, старика, считывать ее с неослабевающим вниманием.
Джон Д. Рокфеллер,
предприниматель конца XIX-начала XX века, явившийся как-то автору.
Нам не хватает мифа, сказки. И прежде всего — этого не хватает взрослым. Побольше бы сказки в нашу жизнь. И жизнь духа поселится в каждом из нас.
Владимир Саблин,
журналист.
Вопросы, на которые нет ответов. А он мучительно хочет на них ответить. Бездна, которую он видит, не ослепляет, а озаряет его. С удовольствием входишь в его мир. Становится на душе спокойнее.
Эдуард Агавелов,
школьный учитель автора,
заслуженный учитель Российской Федерации.
1. Прежде чем скомкать эти листки и выбросить, я все-таки не поленился прочитать их. Прочитал и почему-то не стал ни комкать, ни выбрасывать. Я не мог понять, откуда они взялись, эти три листка, будто кто-то таинственный проник сюда, в комнату, и подбросил их на мой письменный стол. Как же я не заметил этого пришельца? Вдруг вор? Не остановил его, не заговорил с ним? Похоже, он интересный человек, видимо, его всерьез волнуют вопросы весьма высокого порядка. Без сомнения, он — сноб, много возомнивший о себе, да и нахальный: бесцеремонно проник в чужой дом и подбросил непонятно зачем свои сумасбродные записи. Хотя, впрочем, перечитаю-ка их повнимательнее.
2. — Почему ты, с твоим положением, образованием, известностью, наконец, здороваешься на улице за руку с каким-то бомжом, ханыгой? От него, простите, запах нехороший… Он что, друг детства?
— Нет, я его практически не знаю…
— Я тебя не пойму. Есть ведь такое понятие — идентификация…
— А я не чураюсь идентификации с ним. Почему? Ответ прост, но чтобы прийти к этой банальной прописной истине, потребовалось слишком много…
— Могу я хоть услышать эту банальную прописную истину?
— Пожалуйста: мы не знаем, кто из Высшего Мира персонифицирован в этом человеке.
— Ничего не поняла.
— Я тоже не понимал. Раньше.
— Сколько пафоса! Давай лучше о другом.
3. Впервые я почувствовал, что оказался на подступах к тому, чтобы начать что-то понимать, когда знакомый ученый (он занимается исследованием силовых полей) продемонстрировал мне несложный опыт.
— Вот это — телескоп, — пояснил он, — самый простенький, точнее будет назвать его хорошей подзорной трубой. А вот здесь — излучатель. Посмотри, посмотри в телескоп!
Смотрю. Передо мной — обычное звездное небо, не раз мною виденное прежде. И вдруг! Ученый щелкает выключателем, и перед моими глазами — совсем другие звезды, черные дыры, скопления «тусклых галактик», газовых облаков. В знакомые с детства созвездия добавились новые звезды. Все на каких-то непривычных, вроде бы пустых ранее местах. Не знаю, как это называется, как это правильно называется, если, конечно, можно это назвать правильно, но там, в телескопе, — совсем иное, Иное…
— Что я видел?
— Ты видел нашу Вселенную, ту же самую, привычную для взгляда, только в лучах определенного силового поля.
— ?!
— То, что мы называем реальным миром, — совсем не реальный мир, — продолжал он с нарочитым спокойствием. — Мы можем воспринимать лишь ту часть реальности, которую позволяет воспринимать физическое строение нашего глаза и нашего мозга. Реальность — иная.
Реальность стала Иной. А изменена лишь точка отсчета, лишь одна составляющая, физическая составляющая — добавлены лучи силового поля в исходном пункте наблюдения. И в результате: весь мир — Иной.
А если изменить две, изменить три составляющие…
Меняется картина не только зрительная, меняется суть. Есть ведь гипотеза: будь у нас постоянная температура тела 34 градуса, а не 36,6, мы жили бы лет по 600-700. Не знаю, не могу компетентно судить о справедливости гипотезы, меня привлекало в увиденном в телескоп другое. Я решил менять составляющие. У своей деятельности, у своего здоровья, у своей судьбы, наконец.
Результаты таких изменений превзошли самые смелые ожидания.
4. Для людей совершенно естественно четырехмерное видение мира. Неспособные внимательно вглядеться в окружающий их (рядом с ними же!) мир, они любят называть нас инопланетянами. Но мы ниоткуда не прилетали, мы всегда были здесь. Просто несовершенство вашего глаза и ограниченность возможностей вашего мозга не позволяют вам видеть нас. Что и кто вы для нас? Наша прошлая жизнь? Если так, то она интересна для нас примерно столько же, сколько для человека интересна его жизнь в форме эмбриона.
Мы никогда ничего не скажем в утвердительной форме. Вы не должны и не можете это знание иметь как знание. Как предположение — да. Как веру — да. Но не как знание. Поэтому здесь ничего не будет в утвердительной форме.
В диалог мы вступаем крайне редко. И лишь с теми, кто стремится постичь Законы Вселенской Гармонии. Мы сами выходим на контакт.
