– Людвиг на связи, слушаю тебя Константин.
Я обрисовал ситуацию, как мог и запросил разрешения подключить наш отдел для расчета вероятностей ситуаций. Однако начальник сразу мне отказал.
– Константин, у меня очень четкие распоряжения сверху. От самого правительства. Полиморф ни при каких обстоятельствах не должен сбежать. Смирись с тем, что мы бессильны помочь вашему талантливому врачу с очень перспективными научными работами и разработками. Наверняка есть еще способы, и я уверен, что идет поиск новых более эффективных. Био полиморфу передавать запрещено – это приказ. Конец связи.
Я покачал ставший бесполезным коммуникатор в руке и вернулся в кабинет Лариссы. Она уже успокоилась и запивала водой какие-то таблетки. Наверное, успокоительное. Тем лучше.
Ходить вокруг да около я не стал:
– Продлить жизнь полиморфа не разрешают. Я говорил с начальством.
– Я знаю, - устало кивнула Ларисса. – Я уже сама писала в министерство. Даже Доку отказали. Он и не настаивал. Удержать полиморфа просто не получится, бесполезно. Уходи. Я хочу побыть одна.
Пришлось уйти.
На следующий день я проговорил с Бришеком часа три не меньше. Он был немногословен. Говорил по фразе раз в десять минут. Затем я пришел в «караулку» поболтать с сослуживцами и просто развеяться среди салаг. Их непосредственность часто приводила меня в хорошее расположение духа. То историю интересную расскажут, то поделятся чем-то новым.
Однако сегодня меня ждало сильное разочарование. Я вошел в караулку в тот момент, когда один из салаг по прозвищу Леший показывал друзьям видеозапись, которую он сделал во время ночного дежурства. Этот кретин облил Бришека раствором сильной кислоты, чтобы непосредственно проверить способности полиморфа к регенерации.
Я едва только рассмотрел, как Бришек, скрываясь в клубах дыма, отчаянно машет толстыми руками, и сходу высказал Лешему все, что про него думал. Потеря доверия местных салаг меня не беспокоила. Подонки мне не компания. Леший по заслугам отправился в увлекательный наряд на плац – там как раз требовалось обновлять разрядившиеся мины на минном поле у стен периметра Темницы.
Потом я вернулся к Бришеку и извинился за ночное происшествие. Бришек ничего не сказал и стоял молча. Это не означало, что он действительно обиделся – он часто так себя вел, наверное, экономил силы. Но, даже зная, что он совсем не такой как мы, я не хотел понимать его поведение иначе. Когда я решил уйти, он вдруг сказал:
– Четыре сявы. И смертвие сразу.
Вот оказывается, как отразилась на Бришеке шутка с кислотой. Сейчас на счету каждый день его жизни. А ему достается даже от рядовой солдатни.
В четыре часа утра мне позвонил Док и сказал, чтобы я надевал броню, брал оружие и шел в Темницу. Он сразу уточнил: оружие должно быть способным остановить полиморфа. Я не успел спросить, как он уже пояснил, что будет ставить «хирургический опыт» на Бришеке.
Признаться, лучше бы Док не говорил, что собрался делать. Когда я пришел, он уже стоял возле Бришека, а рядом лежал саквояж с хирургическими инструментами и небольшой чемоданчик. Я видел такие чемоданчики и раньше – в них перевозили донорские органы.
– Константин, мне нужна ваша помощь, - обратился ко мне Док, едва я вошел. – Я собираюсь удалить средний глаз у полиморфа. Мне нужно, чтобы вы обеспечивали мою безопасность. Если ситуация выйдет из под контроля, вы должны защитить меня. Доверять здешним неопытным солдатам у меня нет никакого желания, вот почему я позвал вас, профессионала.
– Док, это незаконно! Вы понимаете, что собираетесь сделать? – опешил я. – Это называется вивисекция. Кроме того, Бришек – пленник, под защитой конвенции. Вы собираетесь вырезать глаз у живого существа, которое разумно. Он не лабораторная крыса. Конечно, Бришек регенерирует, и к тому же он, может, скоро умрет, но резать его без наркоза это бесчеловечно! Вчера ночью он уже пострадал, а …
– Константин, ваши доводы меня не интересуют, - нетерпеливо перебил Док. – В защитном морфе у него очень слабая нервная чувствительность. А обезболивающие средства для полиморфов нам пока что неизвестны, иначе, поверьте, я бы их использовал. Приступаем через несколько секунд. Займите позицию за его спиной – я не должен оказаться на линии огня, если что-то вдруг пойдет не так.
Если бы я не знал о смертельной болезни Дока, я настоял бы на своем. Но Доку было наплевать на все. Этот полиморф был его единственной надеждой. Он все равно сделает то, что задумал – со мной или без меня. Пока я стоял, Док приступил к операции.
Он уложился за одну минуту. Бришек вдруг тихо заурчал-застонал, и Док тут же предупредил меня:
– Слабая боль неизбежна. Я уже заканчиваю.
Док нервно бросил инструменты в свой саквояж и аккуратно положил вырезанный орган в подготовленную для него сумку. Он старался не глядеть в мою сторону, но это получалось плохо, потому что я пристально смотрел на Дока. Сложно описать мое состояние в тот момент.
Док ушел. Перед уходом он пошевелил губами, как будто хотел что-то сказать, но передумал. Я очнулся от звука захлопнутой двери, подошел к Бришеку и похлопал его по плечу.
– Крепнись, Бришек.
– Здраво, вредень, - вдруг сказал Бришек и замолчал, застыв с прижатыми к лицу громадными руками.
Вначале я воспринял его слова как обиду, но потом понял, что мы еще не виделись и Бришек просто поздоровался со мной, как он это делал всегда.
Спал я очень плохо. Настолько плохо, что под утро вытащил из холодильника бутылку водки и выпил без закуски несколько стопок, чтобы охмелеть и заснуть. Честно говоря, зря я это сделал. Сон сразу так и не пришел, а вот проснулся я совсем разбитым, словно и не спал вовсе. Не надо все-таки пить перед сном: заснете вы, конечно, быстрее, но выспитесь ли – в этом я сильно сомневаюсь.
Поздним утром я позвонил своему начальнику, Людвигу, и сообщил о выходке Дока. И знаете, что он мне ответил? Что все было в рамках закона.
