– Что случилось, Рамашива? – Голос лейб-коммодора вполне соответствовал ситуации. Он прекрасно владел собой. Вот только красный отпечаток пятерни на щеке малость портил картину.
Командир космокатера был взволнован и запинался через слово:
– Г-господин комендант! Из к-крепости поступило с-сообщение, что в-вы убиты. П-пупыш приказал с- сбить ваш к-корабль.
Сандерсон опешил. Двунадесятый Дом и археолог ошалело смотрели друг на друга.
– Пупыш – изменник, – со странной интонацией изрек лейб-коммодор.
– Т-так точно, г-господин комендант, – с натугой произнес Рамашива.
Платон вдавил дуло станнера в затылок пленнику, как будто это могло помочь диалогу.
– Я разберусь с этим делом, – охрипшим голосом сказал Сандерсон. – Продолжаем спуск.
– Вас понял. – Экран погас.
– Что будем делать? – осведомился Дом.
– Надо радировать в крепость, – предложил комендант. – Я прикажу арестовать Пупыша.
– А если дело не выгорит? – буркнул археолог.
Ему не стали отвечать. Непейвода уже вызывал «Запор-4». Слава богу, они увидели на экране не Пупыша, а дежурного офицера. Карантинщик поначалу онемел от удивления. Лейб-коммодор приказал арестовать изменника. Дежурный выпучил глаза, воскликнул, обращаясь к кому-то, находящемуся рядом:
– Вы же сказали, что он погиб! – И тут же обмяк в кресле. А через десять секунд экран погас. Это был полный облом. Холеное лицо коменданта осунулось, а глаза лихорадочно горели.
– Вы гарантировали мне жизнь…– произнес он тихо. – Вы мне врали.
– Кто же мог знать, что ваш помощник решит занять ваше место?
– Мы сдохнем. Нас сейчас собьют, или чуть позже сожрут джунгли, или…– Сандерсон не договорил, принялся ворочать шеей, словно у него зачесался затылок, а руки-то связаны.
– Или? – Платон встал с кресла и навис над лейб-коммодором.
В этот самый момент по «Оболтусу» дали залп лазерные пушки «Запора-4». Корабельные отражатели отбили атаку, словно зеркальный щит Персея – смертоносный взгляд Медузы-Горгоны. А следовавший параллельным курсом космокатер попал под луч и взорвался в воздухе.
Ударная волна качнула кораблик, и археолог свалился на Сандерсона. Комендант боднул его лбом в подбородок, хотя все равно он не мог освободиться от пут. Платон отшатнулся, крякнув от боли. Он не стал в отместку бить пленника, хотя очень хотелось. Ограничился тем, что сунул ему под нос аристократический кулак– нюхнешь и разом трезвеешь, будто нашатыря надышался.
«Оболтус» сделал головокружительный маневр, нырнул в грозовые облака. Мчась сквозь переплетение электрических разрядов, ослепленный яростными вспышками и оглушенный душераздирающим грохотом, кораблик ненадолго вырвался из перекрестья прицелов.
Каждая секунда могла решить его судьбу. Надо стремительно ринуться вниз и войти в пике, словно стремясь протаранить Тиугальбу. В самый последний миг раскалившийся от атмосферного трения кораблик перейдет в горизонтальный полет и с шипением, подняв облако пара, ухнет в воду.
Непейвода и археолог не вмешивались, препоручив свою жизнь капризному и ворчливому биомеху. Инстинкт самосохранения – великая сила. Уж если он не спасет, направив «Оболтус» по оптимальной кривой, то медлительные и насмерть перепуганные людишки-муравьишки – тем более.
Перегрузка при посадке была такая, что откажи вдруг антигравитатор, экипаж и пассажиров кораблика размазало бы по рубке и каютам. Биомеханическое тело кораблика скрипело от напряжения, как деревянные переборки старинной шхуны в десятибалльный шторм. Такого ускоренного торможения «Оболтус» не испытывал еще никогда. Растившие его корабельщики вряд ли рассчитывали, что их дитя решится исполнить столь смертельный номер. Охладитель непрерывно поступал на внешнюю шкуру кораблика, и все равно она не успевала остудиться. Верхний слой кожи кипел и кровавым шлейфом тянулся за пикирующим «Оболтусом». Кораблик непрерывно наращивал ее, перераспределяя активную массу. Переборки его тончали, сам он съеживался, но Платон и Двунадесятый Дом этого не замечали. Вцепившись в подлокотники кресел, они физически ощущали запредельное напряжение, охватившее биомеха.
Археолога била дрожь, сердце замирало. Сейчас он не дышал, ни о чем не думал и почти ничего не видел. Да и смотреть-то было некуда– экраны выключены, свет погас, каждый джоуль энергии на счету. Только одно слово кружилось в голове: «Кранты».
Клеточки Непейводы сотнями теряли сцепление и начинали перемешиваться в скафандре. Гибкое и прочное фальштело превратилось в рассыпчатую кашу.
«Оболтус» сел на мелководье, целиком скрывшись под водой. Он слишком боялся нового залпа, от которого отражатели могут и не спасти. Вода кипела вокруг, демаскируя место посадки. И кораблик не жалел охладителя, десятком струй выбрызгивая его в океан. «Жив!» – понял Платон и обнаружил, что с ног до головы залит потом. При каждом его движении в скафандре хлюпало. Археолог включил вентиляцию скафандра, встал, чувствуя, как дрожат и подгибаются колени, и нагнулся к Сандерсону. Карантинщик был без сознания. Везет же некоторым!..
Муравейник с трудом поднялся на ноги, ментальными зуботычинами навел порядок в своем воинстве и направился проведать пассажиров и остальных пленников.
Коменданта орбитальной крепости и его людей высадили на месте посадки. Им дали надувную лодку, мешок с армейскими рационами и передатчик, который заработает через пару часов, когда кораблик будет уже далеко.
– Причальте к берегу и позагорайте на пляже, – напутствовал их Рассольников. – Вглубь идти не советую – съедят.
Распогодилось. Нежно-голубые, отливающие бирюзой небеса ласкали взгляд. Работяга-бриз пытался
