Кораблик понимал, что продолжает плыть, и лед ему только мерещится. Он круто развернулся и пошел обратным курсом. Надо было спасать своих.
Когда кораблик снова стал слушать эфир, желая знать, что сейчас происходит на орбите, он сначала не мог поверить своим ушам. Ни одного человеческого голоса больше не раздавалось над Тиугальбой. Только очереди скрипящих и щелкающих звуков непрерывно неслись с корабля на корабль. Пока «Оболтус» спал, власть над планетой непонятным образом поменялась.
Корабельный мозг заглянул в свою долговременную память и выяснил, что этот странный язык принадлежит смертельным врагам муравейников – термопсисам. Именно они пришли на смену Карантину. Хрен редьки не слаще.
Но кораблик не собирался впадать в панику. По большому счету, и для него самого, и для его пассажиров и напарников мало что изменилось: по-прежнему их караулят до зубов вооруженные убийцы, а где-то в иле зарыт золотой горшок, без которого нельзя возвращаться.
«Оболтус» не спешил будить пассажиров. Не нравились они ему, хоть тресни. Плывя в глубинах чужого океана, окруженный со всех сторон врагами, лишившийся экипажа, кораблик думал вовсе не о предстоящей схватке. В полной тишине, ни на что не отвлекаясь, он мог предаваться мечтам. Кораблик был неисправим – он предвкушал сладостные минуты близости с Платоном.
«Оболтус» прекрасно сознавал: при любом раскладе он очень скоро расстанется с Платоном – экспедиция так или иначе подходит к концу. Расстанется навсегда. А потому главное сейчас – любой ценой сломать барьер и сблизиться с объектом страсти. И тогда можно будет жить сладостными воспоминаниями – уже без борьбы, без риска, безо всякого напряжения. Долговременная память биомехов позволяет снова и снова переживать давно минувшие события, полностью погружаться, казалось бы, в безвозвратно ушедшие чувства и ощущения. Эта память фиксирует все до малейшей подробности и хранит до тех пор, пока биомеха не отправят на бойню.
Однако же кораблик понятия не имел, как ему затащить Рассольникова в постель. И едва он начинал думать об этом, зуд охватывал сразу давным-давно вылеченные места муравьиных укусов.
Когда «Оболтус» уловил сигналы маячков, вмонтированных в скафандры Платона и Непейводы, он едва не завопил от восторга. «Спешка хороша только при ловле блох», – сказал он себе и, совладав с волнением, начал действовать вдумчиво и хладнокровно.
Кораблик старался незамеченным подобраться к подводному городу тиугальбцев. Он не знал, что головастики отслеживают каждое его движение. Корабельный мозг рассчитывал повторить сценарий, с успехом использованный на астероиде Чиуауа. Он снова вырастит гомункулуса, отпочкует его и бросит в бой. Сметая все на своем пути, отросток прорвется к пленникам и освободит их от кандалов и цепей.
Когда Кребдюшин Капоте проснулся и узнал о случившемся с Платоном и Непейводой, он побледнел, схватился за голову, а потом спросил «Оболтуса»:
– Что ты задумал?
– Наведу-ка я им шорох…
Полукровка был против этой авантюры. Он вообще не хотел приближаться к месту нападения, боясь, что на сей раз тиугальбцы потопят корабль. «Оболтус» не обращал внимания на его крики, ведь полукровка был всего лишь пассажиром и не имел никаких прав.
– Ты – идиот! – бушевал Кребдюшин, мечась по тесной рубке и натыкаясь на стены. – Послушай умного сапиенса! Нет, ты послушай!.. Аборигены взяли их в заложники. Так или не так?! – Полукровка саданул кулаком по пульту управления. Корабельный мозг не ответил. – Едва ты начнешь атаку, их убьют! – Он споткнулся о единственное кресло и врезался лбом в переборку. Это ничуть не умерило его пыл. – Ты-ыы!!! Животное!!! – вопил Кребдюшин. – Я при-иказываю тебе!!! – Голос его сорвался, и полукровка дал петуха.
Терпение «Оболтуса» лопнуло. Из переборки возникла рука и, ухватив Кребдюшина за шкирку, вышвырнула его в коридор. Размашистый бросок был приправлен мощным пинком под зад. Специально для этого кораблик отрастил могучую футбольную ножищу. Придав Кребдюшину дополнительное ускорение, «Оболтус» выстрелил им как из баллисты. Полукровка пролетел по короткому коридору, пока на его пути не возник люк грузового трюма. Удар был так силен, что мембрана люка лопнула, и Кребдюшин, попав внутрь, врезался в разобранный мини-экскаватор. И тут заработал тахионный передатчик.
– Иди сюда! – крикнул «Оболтус». – Непейвода хочет поговорить с твоим рабом.
Полукровка, потирая ушибленную голову, вывалился из трюма обратно в коридор. Войдя в рубку, он засыпал муравейника вопросами:
– Где вы? Кто они? Чего хотят?
– Некогда об этом. У них золотой горшок. Его отдадут только грибу. Тогда и нас выпустят.
– Сейчас все сделаем! – воскликнул Кребдюшин и побежал в каюту.
Разумный гриб лежал на полу у переборки, тихо посапывая. Его глаза-щелки были закрыты.
– Соглашайся на все! – страшным голосом шептал полукровка в слуховые щели гриба, когда за шкирку волочил его в рубку. – Иначе нам не жить!
И раб Кребдюшина согласился. Его Темнейшее Всплывательство был удовлетворен. Кораблик, уже не скрываясь, полным ходом рванул к подводному городу.
А потом началась бомбардировка. В толще воды вокруг «Оболтуса» стали рваться глубинные бомбы. Ударные волны от сотен взрывов крепко трепали кораблик. Били его снизу и с боков, швыряя и мотая как щепку. Оба пассажира, как мячики, летали по рубке. Корабельный мозг выл и стонал, переборки скрипели и покрывались трещинами. Из них текла похожая на сукровицу жидкость.
Пол ходуном ходил под ногами. Полукровка то и дело падал от толчков и орал благим матом, требуя немедля отсюда убраться. В сущности, он был прав – в любой миг кораблик могли потопить, но «Оболтус» не имел права уйти ни с чем. Маячки напарников пищали все громче. Две зеленые точки показались на экране сонара, и кораблик ринулся им навстречу.
Когда на экране переднего обзора возникли две маленькие фигурки, Кребдюшин замолчал и, вцепившись в подлокотники кресла, стал следить за приближением напарников.
