их энергии бродячие джунгли.
Сделав виток и вновь пролетая над ледяным берегом залива Кабронес, кораблик вдруг поймал идущий с поверхности сигнал «SOS». Чья-то рация непрерывно передавала просьбу о помощи.
– Кто это может быть? – спросил Двунадесятый Дом.
– Какая разница?! – воскликнул Кребдюшин. – Наше дело – сваливать отсюда. Не спускаться же обратно – на верную смерть!
– Некому, кроме коменданта и его людей, – не обращая внимания на слова полукровки, ответил муравейнику археолог.
– Не вздумайте!-заорал Кребдюшин. – Мы едва вырвались!
– Заткнись! —рявкнул Платон, а потом выцедил сквозь зубы: – Трусливая шавка. – Колодец его терпения был переполнен.
– Не надо было этого говорить…– прошипел Кребдюшин. – жалкий обрубок.
На шее полукровки вздулись малиновые узлы, лицо задрожало от напряжения, на висках выступили капельки пота, кулаки сжались до белизны – то ли сейчас бросится на обидчика, то ли помрет.
Археолог с усмешкой смотрел на него. Он вдруг понял, чего ему хочется больше всего: подраться.
– He ссорьтесь, – раздался голос корабельного мозга. «Оболтусу» нравилась роль всеобщего примирителя. – Мы спустим шлюпку.
– И где ее возьмем?
– Нам всяко нужно попасть на корабль термопсисов, – как о решенном деле, заговорил «Оболтус», хотя до сих пор об этом и речи не было. – Причин тому несколько. У меня нет сил на гиперпрыжки. Придется воспользоваться чужим движком. Это раз. Как только термопсисы очухаются и начнут готовиться к походу, нас раскроют. И тогда нам крышка. Это два. И, наконец, нам нужна шлюпка, чтобы забрать с планеты коменданта. Это три. С ним было невозможно спорить.
Глава 22
Вода дырочку найдет
«„Голод – не тетка. Выскочит – не поймаешь'. Старинные поговорки – кладезь мировой мудрости. Убогий умишко нашего современника зачастую не в состоянии понять всю красоту этих афористичных высказываний. Порой ради того, чтобы понять смысл одного-единственного слова, приходится переворошить тысячи файлов, залезть в сотни сайтов. И все напрасно. А потом, вдруг, словно искра вспыхивает в твоей натруженной, очугуневшей от бесплодных усилий голове. Вот оно! Вот!… Ты чувствуешь ни с чем не сравнимую радость открытия истины. На несколько мгновений ты – победитель, тебе подвластно все на свете. Ты хватаешься за новую строчку, впиваешься в нее глазами… Ни черта не понятно. Ты испытываешь шок, а потом все начинается сначала. Поиск, подлинная охота за словом…
„Голод – не тетка'. При чем здесь это злобное наименование женщины? Физиологическое состояние сравнивается с социальным типом. Очень странно. „Выскочит – не поймаешь'. Откуда выскочит? Почему? Кто его должен ловить? Судя по всему, это противопоставление означает только одно: в отличие от так называемой „тетки' голод данного рода неуловим, а значит, и неистребим. Очевидно, речь идет об обжорстве. Или о пандемии жора. Страшная болезнь, очень долго считаться неизлечимой…»
Как мало порой нужно сапиенсу, чтобы вновь обрести почву под ногами. Он насвистывал старинный военный марш и едва удерживался, чтобы не пуститься в пляс.
У Платона было совсем другое настроение. Сегодня он был в миноре. Его донимали нехорошие предчувствия. Снова и снова в глаза напарникам заглядывала мерзкая харя смерти, и всякий раз старуха убиралась восвояси, с ворчанием помахивая остро наточенной косой. Еще один, самый последний рывок – и золотой ключик в кармане. Был такой грандиозный миф – наряду с мифом о Гильгамеше. Миф об античном герое Буратино, который первым проложил дорогу в параллельные миры. Еще один рывок… И они расшибут лоб о каменную стену. На самом пороге счастья. Это слишком похоже на печальную историю его собственной жизни. Иначе Платон давным-давно жил бы на Старой Земле и хлебал текилу из золотого, с брильянтами бокала. – У тебя больше не осталось домашних заготовок? – с улыбкой осведомился Двунадесятый Дом и обнял Платона за плечи. Пальцевые «мураши» чуть слышно гудели хором.
«Что за телячьи нежности?» – подумал археолог и потянулся к своему саквояжу. Там, на самом дне, среди милых сувенирчиков, предназначенных для смягчения неуступчивых женских сердец, лежало нечто. Что-то вроде шпажной гарды – но более хитросплетенная, охватывающая всю кисть целиком. Гарда потускнела от времени, была покрыта медной патиной, патиной же она и пахла.
Платон достал штуковину, не без труда втиснул в нее кисть правой руки и, подняв руку на уровень глаз, вроде как прицелился. Тут главное – отдать верный приказ и сильно захотеть, чтобы желание сбылось. На шерстистой переборке кораблика возник темный кружок диаметром три сантиметра, и его плоть в этом месте начала стремительно истончаться.
– Ой-ей!!! – почувствовав боль, заорал «Оболтус». – Вы что там творите, ироды?!
– Секретное оружие испытываем, голуба моя. Извини, что не предупредил, – отведя руку, с кривой усмешкой ответствовал археолог.
– И в чем соль? – невинным голоском осведомился Дом. – Я что-то не усек.
«Его познания в старинном земном фольклоре просто поразительны, – в очередной раз восхитился Платон. – Что-то тут не так». Но сейчас разбираться было некогда.
Неужели Непейвода признается, что двести лет назад проголодавшиеся мураши скушали с потрохами знаменитого земного этнографа? При этом вся его мудрость была усвоена ими на клеточном уровне. Такой вот механизм познания. И теперь каждый Дом Симбионтов, предназначенный контактировать с людьми, в свою очередь съедает порцию клеточек, содержащих нужную информацию.
– Эта штука словно бы рассасывает вещество. Беззвучно и без выброса тепла. Технологию я так и не понял. Однажды я сдуру проделал сквозную дырку в трех стенах фазенды. Пришлось вызывать мастеров. А они решили, что на меня покушались.
– Ты хочешь сказать: я смогу просочиться внутрь вражеского корабля?
