улыбающаяся зависть была разлита в глубине всех глаз, как в последней картине «Ревизора»[21].
Оказалось, что мать привезли в Аничков дворец, привели в какой-то вестибюль, в котором было четыре двери, и потом бравый солдат поднял её на лифте в четвёртый этаж. Лифт поднимался на верёвке, и эту верёвку, с почтительно-равнодушным лицом, тянул солдат. На площадке четвёртого этажа стоял в ожидательной позе старый лакей в белых чулках и с золотым аксельбантом [22]: это был лакей М. П. Флотовой, по фамилии Березин. Березин почтительно поклонился матери и не сказал, а доложил, что её «ждут-с её превосходительство Марья Петровна Флотова». Мать помянула царя Давида[23] и всю кротость его, а лакей правой ручкой приоткрыл половинку двери и, словно боясь прикоснуться к матери, пропустил её впереди себя, провёл по каким-то незначительным комнатам и наконец ввёл в гостиную, казавшуюся небольшой от множества мебели, фотографий и цветов. И всюду ощущалось тяжеловатое амбре[24], как в восточных лавках, торгующих духами.
Не успела мать дух перевести, как, шурша бесчисленными юбками, с пышным тюрнюром позади[25] (тюрнюры были только что присланы из Парижа и имели огромный успех), вошла немолодая, но как-то не по-русски свежая женщина, кожа у неё была цвета полированной слоновой кости.
— Вы госпожа Олленгрэн? Шведка? — спросила она приветливо и, сквозь особую, вырабатывающуюся у придворных беззаботно-ласковую улыбку, внимательно и деловито, с немедленной записью в мозгу, осмотрела материнское лицо, задержавшись на глазах, и оттуда перешла на руки, к пальцам — точнее сказать, к ногтям. — Вас на весеннем приёме в Зимнем дворце заметила великая княгиня Мария Феодоровна, супруга наследника цесаревича. Она предлагает вам заняться воспитанием и первоначальным образованием двух своих сыновей, великих князей Николая и Георгия[26] . Они ещё неграмотны. Николаю — семь лет, Георгию — пять. Великая княжна Ксения[27] вас не коснётся. Ей три года, она с англичанкой.
Мать потом вспоминала: её от этого предложения как обухом по голове ударило лицо «ветрами подуло».
— Как? — воскликнула она. — Мне заниматься воспитанием великих князей?
— Да, — подтвердила госпожа Флотова, — именно на вас пал выбор великой княгини-матери.
— Но я не подготовлена к такой великой задаче! — говорила мать. — У меня нет ни знаний, ни сил.
— К великой задаче подготовка начнётся позже, лет с десяти, — спокойно возражала госпожа Флотова, — а пока что детей нужно выучить начальной русской грамоте, начальным молитвам. Они уже знают «Богородицу» и «Отче наш», хотя в «Отче» ещё путаются. Одним словом, нужна начальная учительница и воспитательница, и, повторяю, высокий выбор пал на вас. Все справки о вас наведены, референции[28] получены блестящие, и я не советую вам долго размышлять. Вам будет предоставлена квартира на детской половине, на готовом столе — едят здесь хорошо, — отопление, освещение и две тысячи рублей годового жалованья.
Как ни заманчивы были эти обещания, мать решительно отказалась, ссылаясь на страх, великую ответственность и на неподготовленность.
— Тогда, — сказала Флотова, — посидите здесь, а я пойду доложить.
Минут через пять она вернулась в сопровождении милой и простой дамы, которая разговаривала с ней на весеннем приёме в Зимнем дворце. Это была великая княгиня, цесаревна Мария Феодоровна. Мать сделала глубокий уставной реверанс, которому их обучали в институте, и поцеловала руку.
— Вы что же? Не хотите заняться с моими мальчиками? Уверяю вас, что они — не шалуны, они очень, очень послушные, вам не будет слишком трудно, — говорила с акцентом великая княгиня, и мать, потом десятки раз рассказывая об этом, неизменно добавляла: «И из её глаз лился особый сладкий свет, какого я никогда не видела у других людей».
— Но, ваше императорское высочество, — взмолилась мать, — ведь это же не обыкновенные дети, а царственные: к ним нужен особый подход, особая сноровка!..
— Какая такая «особая» сноровка? — вдруг раздался сзади басистый мужской голос.
Мать инстинктивно обернулась и увидела офицера огромного роста [29], который вошёл в комнату незаметно и стоял сзади.
Мать окончательно растерялась, начала бесконечно приседать, а офицер продолжал басить:
— Сноровка в том, чтобы выучить азбуке и таблице умножения, не особенно сложна. В старину у нас этим делом занимались старые солдаты, а вы окончили институт, да ещё с шифром.
— Да, но ведь это же — наследник престола, — лепетала мать.
— Простите, наследник престола — я[30], а вам дают двух мальчуганов, которым рано ещё думать о престоле, которых нужно не выпускать из рук и не давать повадки. Имейте в виду, что ни я, ни великая княгиня не желаем делать из них оранжерейных цветов. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать. Вы меня понимаете?
— Понимаю, ваше высочество, — пролепетала мать.
— Ну а раз понимаете, то что же вы, мать четверых детей, не сможете справиться с такой простой задачей?
— В этом и есть главное препятствие, ваше высочество, что у меня — четверо детей. Большой хвост.
— Большой хвост? — переспросил будущий Александр Третий и рассмеялся. — Правильно, хвост большой. У меня вон трое, и то хвост, не вот-то учительницу найдёшь. Ну мы вам подрежем ваш хвост, будет легче. Присядем. Рассказывайте про ваш хвост.
Мать начала свой рассказ.
— Ну, тут долго слушать нечего, всё ясно, — сказал Александр Александрович, — дети ваши в таком возрасте, что их пора уже учить. Правда?
— Правда, — пролепетала мать, — но у меня нет решительно никаких средств.
— Это уже моя забота, — перебил Александр Александрович, — вот что мы сделаем: Петра и Константина — в Корпус, Елизавету — в Павловский институт.
— Но у меня нет средств! — воскликнула мать.
— Это уж моя забота, а не ваша, — ответил Александр Александрович, — от вас требуется только ваше согласие.
Мать в слезах упала на колени.
— Ваше высочество! — воскликнула она. — Но у меня есть ещё маленький Владимир.
— Сколько ему? — спросил наследник.
— Восьмой год.
— Как раз ровесник Ники. Пусть он воспитывается вместе с моими детьми, — сказал наследник, — и вам не разлучаться, и моим будет веселей. Всё лишний мальчишка.
— Но у него характер, ваше высочество.
— Какой характер?
— Драчлив, ваше высочество.
— Пустяки, милая. Это — до первой сдачи. Мои тоже не ангелы небесные. Их двое. Соединёнными силами они живо приведут вашего богатыря в христианскую веру. Не из сахара сделаны.
— Но… — попыталась вмешаться Мария Феодоровна. Наследник сделал решающий жест.
— Переговоры окончены, — сказал он, — завтра же вашими старшими детьми займутся кому следует, а вы времени не теряйте и переезжайте к нам.
— Но у меня ещё Аннушка.
— Что ещё за Аннушка?
— Прислуга моя многолетняя.
— На что вам прислуга? У вас будет специальный лакей.
— Ваше высочество, но я к ней привыкла.
— Отлично, если привыкли, но имейте в виду, что за Аннушку я платить не намерен. Это дело мне и
