Богдан Сучавэ
Империя поздних генералов
1992
Перевод Андрея Александру
2002
ORIGINAL TEXT: Imperiul generalilor tarzii (Romanian)
© 1992-2000 BOGDAN SUCEAVA (Bucharest, Romania) (TEXT)
© 2000 NEMIRA (Bucharest, Romania 2000) (e-TEXT) PRESENT EDITION: ADRIAN REZUS (ed.)
© 1992-2002 BOGDAN SUCEAVA (Bucharest, Romania) (TEXT)
© 2002 ANDREI ALEXANDRU (Vinnica, Ukraine) (TRANSLATION)
© 2002 ANDREI MANESCU (Bucharest, Romania) (COVER)
© 2002 DINU LAZAR (Bucharest, Romania) (PHOTO)
© 2001 ADINA DABIJA (Sherbrooke QC, Canada) (LOGO respiro)
© 2002 EQUIVALENCES - RESPIRO (LATEX2E / PDFTEX) TYPESET BY LATEX 2? (BABEL) IN Literaturnaya
© 1999 PARAGRAPH INTERNATIONAL
PRINTED IN THE NETHERLANDS - JULY 2, 2002
Каждое утро он просыпался как-то внезапно, приподнимаясь на локтях, ещё с неясной головой, и лишь через несколько мгновений открывал глаза мучительными усилиями. Некоторое время оставался неподвижным, не видя ничего. Затем шёл умываться. Это был старый обычай, сохранившийся со времён пятидесятилетней давности, со времён первой военной школы, когда, просыпаясь, ещё не знал, что именно его разбудило, была ли это шутка или тревога экстренной ситуации.
В это утро, в среду, всё было как всегда. Пока вода приятно согревала отяжелевшие от сна веки, он вспоминал, как долго он ждал этот день.
Потом он прошёл в кухню, где оставил приготовленную с вечера трубку, которую зажёг поспешными и неуверенными движениями. Окутался облаком ароматного дыма, прогоняющего чрезвычайно быстро, путём невероятной алхимии сна и пробуждения, малейшие следы тяжести в голове. Тотчас вообразил, как Елена услышала, что он входил в кухню, и сейчас поднимается с кровати, ищет тапочки и направляется к двери. Они не спали вместе больше двадцати лет, потому что ночью тело её делалось необычайно холодным, острые кости касались его с леденящей отчуждённостью, вызывая плохие сны и чёрные мысли...
Елена открыла дверь и окинула его взглядом, пробуя мгновенно угадать, будет ли это хороший день, или же роковой, когда муж её будет до самого вечера в плохом настроении по причине непредвиденных своих сновидений.
- Доброе утро, - сказала она. Затем, не ожидая ответа, спросила:
- Как спалось?
Он произнёс поспешно и бессвязно:
- Так-то и так-то. Я заснул поздно. А сегодня меня ждёт очень важный день.
Она совершенно не была в курсе. Обычно знала всё, но на этот раз он готовился долго и скрупулёзно, не допуская никаких разговоров с ней. Елена молча подошла к плите, чтобы приготовить кофе. Недавно ей исполнилось шестьдесят, зрение ухудшилось, и постоянно клала слишком мало сахара в кофе, который непременно был не слишком крепким. Его сердце, думала она каждое утро, его сердце. С ним она познакомилась, будучи двадцатилетней девушкой, когда он возвратился с учёбы и служил офицером армии в большой воинской части Ардяла. Он был старше её на семь лет, с его мнением всегда считались в семье. Ради него она отказалась от работы навсегда, посвятив ему всю жизнь. Всё, что делала она сейчас, в старости, было продолжением её преданности прошлых лет, превратившейся давно в инстинкт.
После того, как они выпили кофе и закончили жевать первые ломтики хлеба с маслом, Елена ждала, что он начнёт рассказывать. С декабря 1989 года, когда его восстановили на военной службе в прежнем звании генерал-майора, он возобновил обычай, и держал её в курсе всех политических и военных событий страны, не тех, о которых можно прочитать в газетах, а
- Раньше было проще, когда ты служил в армии,- говорила она иногда.
Её муж, генерал, переживал сейчас вторую молодость, и она была первой, кто это почувствовал. Она была влюблена со всей преданностью в жесты, которыми он зажигал трубку, протирал очки, в слова, которые тремя звуками объясняли всё, во взвешенные решения, основанные на тактике вечного ожидания. Минуты завтрака были для Елены настолько насыщены, что заполняли впечатлениями весь её день. Затем она его видела лишь поздно вечером. Он был ей обществом, кругом знакомых, друзей, он был для неё страна, он был мир. Слушая его и давая иногда какой-нибудь совет, она чувствовала в себе огромную силу, которую никто не смог бы понять. И поэтому она была счастлива. Иногда какое-нибудь из её робких предчувствий оправдывалось, и тогда она говорила: 'Видишь? Я же чувствовала!' Или: 'Вот увидим на сентябрьских выборах! Им придётся с опущенным хвостом уйти из Министерства'.
Когда он попросил лечебный чай, в это утро, в среду, она его спросила:
- У вас сегодня пресс-конференция?
- Ты начинаешь забывать, - проговорил он, качая головой, - В Министерстве внутренних дел в среду не бывает пресс-конференций, а только по пятницам. Нам так проще.
Затем она попробовала:
- Ты хотел что-то сказать?
Он хитро улыбнулся. Знал очень хорошо, что сам дал ей повод любопытствовать, но пока не считал, что пришло время рассказывать. И поэтому просто бросил:
- А ты не суй нос всюду! Всё хочешь знать!
- Ты мне хотел что-то сказать, - оправдалась она.
- Не хотел я тебе ничего говорить. Кроме того, что сегодня важный день.
После завтрака он пошёл одеваться. Выбрал для начала рубашку, которую обычно не носил, за исключением тех случаев, когда имелся гибкий воротник.
- Ты одеваешься по-военному? - удивилась она. В последние дни он предпочитал серый гражданский костюм.
Он ничего не ответил. Принял решение сам, и не имело смысла объясняться с ней.
- Раз не пресс-конференция исключительной важности, тогда, наверное, заседание верховной комиссии...
Тогда он обернулся к Елене и посмотрел на неё спокойно и холодно своими серыми глазами, о которых все, кто видели их с близкого расстояния, говорили, что они обладают некоей силой, но ни в коем случае не имеют цвета. Это был взгляд, который она хорошо знала, и, сколько раз она его удостаивалась, всегда он ей вменял страх.
- Пожалуйста, - сказал он, - Пожалуйста, сходи в прихожую и приготовь мне туфли.
Она прошла мимо зеркала и глянула на себя мимоходом. Иногда она заигрывала, когда появлялось какое-нибудь новое знакомство (случай исключительный, редко происходящий, потому что в этом лихорадочном Бухаресте все, кажется, знакомы с теми, кто наделён властью) и спрашивала:
- Сколько лет мне дадите?
Собеседник, будучи предупреждён или нет, прикидывал в уме пенсионный возраст работников румынской полиции:
- Пятьдесят пять? Или, может быть, пятьдесят шесть?
Он молчал и улыбался, прикрыв глаза. Имея за плечами шестьдесят семь, получив высшее военное образование в Москве и во Фрунзенской академии, сердце его начинало беспорядочно биться из-за самой маленькой иронии, допущенной в прессе, относительно возраста, образования или отвлечённой географии Востока.
Каждое утро, так же, как и в это, в среду, смотрел на себя в зеркало прищуренным глазом, холодным и