Под грохот прибоя, под шелест дубовОтныне прославят бретонские мужиНесчастье твое до скончанья веков.Изольда, ты слышишь: навеки, навекиПечальная повесть о жизни земной:Два имени будут, как горные реки,Сливаться в один океан ледяной.Лицо твое светит средь бури и мрака,Кольцо твое тонет в кипящей воде,И грех твой, и ложь оскверненного бракаСам Бог покрывает на Божьем суде.Молись — но молитва не справится с горем.Вино пролилось, колдовская струя,И тяжестью черной темнеет над моремНаш гроб, наш чертог — роковая ладья.
«Господи, Господи, Ты ли…»
Господи, Господи, Ты лиПроходил, усталый, стократВечером, в облаке пыли,Мимо этих простых оград?И на пир в Галилейской КанеМежду юношей, между женТы ль входил — не огнем страданья,Но сиянием окружен?В час, когда я сердцем с ТобоюИ на ближних зла не таю,Небо чистое, голубоеВижу я, как будто в раю.В черный день болезни и горяМой горячий лоб освежитВоздух с берега светлого моря,Где доныне Твой след лежит.И когда забываю БогаВ темном мире злобы и лжи,Мне спасенье — эта дорогаСредь полей колосящейся ржи.
«В городской для бедных больнице…»
В городской для бедных больницеТы в январский день умерла.Опустила сиделка ресницы,Постояла — и прочь пошлаИз палаты, чтоб доктор дежурныйСмерть отметил. А день за окномБыл сухой, холодный и бурный.С заострившимся белым лицомНа кровати под одеяломТы лежала. И чудо вошлоВ наше сердце. В лесу за вокзаломМного снега за ночь намело.Гроб сосновый с трудом сносилиПо обмерзшим ступеням. И вотВсе как прежде. Похоронили.День за днем, год за годом идет.Но в таинственном освещеньиПогребальный хор над тобойРвался в небо в таком волненьиИ с такой безысходной мольбой,Что — и каменный свод бы раскрылся…Годовщина. Как будто вчера
