потом заявиться к Евгению Георгиевичу, показать себя – каков он есть, пропащий человек, можно… да вот к этой девчонке подойти и пригласить ее в коктейль-холл в гостиницу «Москва», куда только прилично одетых пускают… Ничего, что она намазана, как приблатненная, у таких девчонок добрые души, они отзывчивые друзья: Димка знает из литературы. И, конечно, можно сфотографироваться в хорошем ателье у МХАТа – шляпа, лакированные туфли, клеш из манчестерки, пиджачок в полоску с плечами – и маме отправить. Давно он обещал маме сфотографироваться и прислать портрет, показать, каков он теперь, москвич, студент важнейшего вуза… Да все никак не соберется. И в чем фотографироваться?
Все эти мысли залпом пролетают в голове Димки, кажется, в долю секунды. Постепенно он начинает покорять всепоглощающее азартное чувство, замечать, что творится вокруг. И вовремя – Димка, собирающийся заявить цифру, вдруг обнаруживает, что карман его совершенно пуст. Как много стали значить для него эти легкие плексигласовые кружочки. Господи, всего лишь фишечки, детские игрушки, пустячки – но как они нужны сейчас. Может быть, одна-две попали случайно в другой карман?… Нет. И тут же многоглазое существо, даже не заглядывая в его карман, а словно кожей осознав, что Димка выпотрошен, выталкивает его в сторону. И он оказывается в позорном одиночестве, отвергнутый столом. Не для него теперь это волнение, крики, переживания – все оставлено в другом мире, и в него не вернуться. Счастливцы – в конусе света, он – в полумраке.
Девчонка все так же сидит на табуретке, только папироска ее, длиной с полметра, превратилась в окурок. Смотрит она на Димку с равнодушной улыбкой. Но девчонка уже вовсе не интересует Димку. Денег, где взять денег, хоть десятку! Он хочет вернуться. Он еще покажет, каков на деле. Он уже прочти выиграл, почти усвоил премудрости цифр, комбинаций, цвета и странности в метаниях шарика. Нет, дело не в миллионе, он даже не жаждет денег, он хочет играть, быть среди этих взрослых мужиков равным, дергаться так же, как и они, напрягаться, кричать, тянуть к себе или бросать мятые деньги, показывая полное пренебрежение к этим бумажкам, жалким – Димка изучал – всеобщим эквивалентам, хочет держать в пригоршне плексигласовые фишечки, мягко, беззвучно потряхивать ими в кармане… Через руки Димки только что пробежала не одна сотня, может быть, тысяча… Он замирает, пораженный цифрой. Да, тысяча, две, и он ни о чем не жалеет. Жалкие студентики, считающие копейки на столовский кислый винегрет, вот каков Димка – видели бы его в эту минуту!
Серый куда-то исчез. Что ж, идти к куче пальто, отыскивать на ощупь свой перелицованный довоенный ратин, шапчонку и идти в ночь, к общежитию какого-то техникума, где из-под пола брызжет вода?
Германн, подросток, князь… ну… этот… – какие-то неясные литературные фигуры игроков мелькают в воображении Димки. Белые манжеты, сюртуки, свет свечей, столики на гнутых ножках, пистолеты. Боже мой, он, Димка, был почти в этом мире. Во всяком случае, среди тех же великих страстей. Серый выходит из какой-то боковой двери, замечает Димку и останавливается, словно бы зная, что студент сам бросится к нему. Димка хватает его за рукав:
– Серый? Ты выиграл?
– Тот смеется, выворачивает наизнанку карманы брюк. Только связка ключиков и отмычек падает с лязгом на пол. Серый поддевает ее носком сапожка, подбрасывает и ловит на лету.
– А взять неоткуда? Серый пожимает плечами:
– Может, и дадут. А под что?
– Как под что?
– Ну, что у тебя есть? Учебники? – Он смеется. – Ну, под часы, хочешь, Студент?
Он хорошо знает, что у Димки нет часов. Мама; передавала ему со знакомой какой-то старенький «Мозер», но, увы, знакомая исчезла с часами.
– А на «американку» пойдешь?
– Какую «американку»?
– Как в споре. На желание. Проиграешь – деньги можешь не возвращать, но желание выполни. Димка мнется:
– Мало ли какое желание?
Серый пританцовывает.
– А это уж какое будет. Не я деньги дам, у меня нету. Кто-нибудь из этих… Может, заставят под столом кукарекать или на лекции тряпку в профессора бросить – я не знаю. Тут народ знаешь какой! Не деньги ценят, а шутку. Игра есть игра: если будешь только богатеть, голову проломят свои же.
– А ты обещаешь, что без позора?
– Без позора – это точно. А хулиганство какое – вполне возможная история.
– Давай!
– «Давай»! – дразнит Серый. – Я не банк. Тут еще заинтересовать человека надо. Он смотрит на Димку, изучая его.
– Есть, пожалуй, маза. Погоди…
Он исчезает в двери. Через несколько томительных, ужасных минут, когда рядом дышит игра, кто то невнятно смеется, кто-то приглушенно ругается и кто-то, отошедший от стола, роняет мелкие деньги из зажатого в горсти кома, Серый возвращается, а следом за ним мягко, неслышно ступает человек, с щелочками-глазами, внимательный и вкрадчивый. В улыбке его – ножевой, металлический всплеск отраженного фиксами света. На шее белый шарф.
Это Чекарь!
Чекарь разглядывает Димку. Разводит руками.
– Надо же – Студент! – Он поворачивается к Серому, говорит строго: – Что же ты не объясни толком кто?
– А я знал, что ты его знаешь? Чекарь трясет Димку за плечи. Говорит своим мягким акающим и приветливым говорком:
– Здорово, Студент! Рад видеть. Новое что-нибудь написал?
