сильно оттолкнулся. Стул заскрипел, но вырваться не удалось.
– Вот так! – шипел комендант чуть ли не сладострастно. Нож кольнул веко. – Вот так, мразь херсонская…
Сзади донесся властный голос:
– Посадите в трюме, запрете… Что здесь происходит?
– Назад! – завизжал комендант, а потом раздался звук удара, шелест, крик, лязг…
Руки с моего тела исчезли – все разом. Я раскрыл глаза. Якуб лежал на боку возле стола, держась за грудь. Гордей стонал, стоя на коленях перед стулом. Рядом почти в такой же позе пребывал один из охранников, второй корчился у стены. Не вставая, я задрал ноги и стоптанными подошвами сандалий ударил охранника в лицо, опрокинул его навзничь.
– Прекратить!
Судя по звуку дыхания, позади меня находились несколько человек. Один обошел стул, и я увидел высокого крепкого старика со шрамом через все лицо, в походной одежде и черном тюрбане, украшенном золотой бляхой.
– Якуб, что ты делаешь? – спросил воевода Лонгин.
От него веяло силой и уверенностью. Позади воеводы стояли трое гетманов с берданками и короткими кривыми саблями на поясах, в черных шароварах и кольчугах из костяных пластин, скрепленных железными кольцами.
Якуб вскочил.
– Ты меня ударил, Лонгин, – прошипел он, придерживаясь за край стола. Коменданта качало, лицо его раскраснелось, как закатное солнце. – Ты… как ты посмел?! Я – глава Дома Гантаров! Я…
– У меня нет времени на разговоры, – перебил воевода и повернулся к своим людям: – Альбиноса на борт. Уходим.
Двое гетманов подхватили меня под мышки и подняли на ноги, третий, не опуская ружье, переводил взгляд с охранников на коменданта, а с того на Гордея. Якуб шагнул к нам, и гетман негромко предупредил:
– Прострелю башку.
Комендант обжег меня полным ненависти взглядом, и я, не сдержавшись, подмигнул ему, как недавно подмигивал в камере Евсею.
– Идем, – Лонгин первым зашагал к двери. Сильные руки развернули меня, и стало видно, что все это время в комнате находился еще один человек – мальчик с бледным миловидным лицом, в длинном плаще и небольшой аккуратной чалме. Он посторонился, освобождая дверной проем, и гетманы повели меня к лестнице.
– Стой! – злобно каркнул комендант сзади. – Стой, Лонгин! Я глава Дома, член Рады! Ты не уведешь этого человека! Он нужен мне, я…
– В Раде и разберемся, – равнодушно бросил старик. – Днем будь в ущелье, Якуб.
– Альбинос в моей власти! Он напал на моего сына!
Мы были уже на лестнице, мальчик в плаще сопровождал нас, откинув полу и положив ладонь на рукоять кинжала. Он пристально смотрел на меня.
– Теперь он во власти Рады, – прозвучало сзади.
– Берегись мести Гантаров! Даже в своих казармах ты не спрячешься… – Дальнейших слов я не слышал: Лонгин захлопнул дверь, будто топором обрубив угрозы Якуба.
Во дворе стояли прилетевшие с воеводой гетманы, вокруг толпились мало что понимающие охранники Редута. Большая бледная луна висела над башней.
Идущий впереди мальчик поднял руку, и гетманы выстроились вокруг нас.
– Летим назад! – звонким голосом произнес он.
Я нахмурился, приглядываясь к его походке, фигуре… Раздави меня платформа, как выражается кое-кто – это же девчонка! К тому же молодая, вряд ли старше меня. И она командует людьми Лонгина?
Меня повели к железной мачте в центре двора. Часовые на галереях вдоль частокола растерянно перешептывались, не понимая, что происходит и что им делать.
У мачты висел дирижабль – длинная емкость в пузырях, выпирающих между канатами, сзади еще две емкости-шара, закрепленные длинной горизонтальной штангой, под всем этим массивная деревянная гондола. Из узкой носовой части ее вверх торчала деревянная фигура панцирного волка в прыжке. На широкой корме поблескивал горб дизельного двигателя, над выхлопной трубой курился дымок. Из боковых емкостей торчали стержни, на концах медленно вращались небольшие воздушные винты. От носа и кормы к ибитым в землю скобам тянулись цепи, с борта свисала веревочная лестница.
Мы направились к дирижаблю. Лонгин остался внизу с пятью людьми, которые ощетинились стволами берданок, остальные гетманы во главе с девушкой полезли наверх.
– Капитан! – громко позвала она, и над бортом показалась голова в легком кожаном шлеме, какие часто носят небоходы. – Отбываем немедленно!
Он кивнул и выкрикнул приказ. Раздался лязг цепей.
– Ранен? – спросила у меня девушка, когда я оказался на плоской крыше гондолы – то есть на палубе, закрытой от ветра высоким бортовым ограждением, над которым торчали столбики с масляными лампами. Их накрывали стеклянные колпаки.
Я посмотрел вниз, потом назад – от просвета в ограде, за которым висела лестница, по палубе тянулась цепочка влажных, будто бы ржавых следов, оставшихся от подошвы правого сандалия.
– Просто царапина на ноге, – равнодушно сказал я. «Триптих» тяжело качнулся. Со двора донесся крик – из-за барака к железной мачте спешили вооруженные гетманы во главе с Якубом. Комендант снова закричал, размахивая руками.
На палубу забрался воевода, за ним показались гетманы с берданками. Дирижабль стал взлетать. Мы прошли под аркой с наблюдательным гнездом, расположенным всего в нескольких локтях ниже центральной емкости, и остановились возле рулевой рубки. Девушка приблизилась к Лонгину, и старик что-то сказал ей.
– Занять оборону! – громко приказала она. – Если начнут стрелять со стен – огонь в ответ. Капитан!
Гетманы побежали к бронированным бортам, загремели лючки бойниц. Перед нами появился молодой мужчина в кожаных штанах, рубахе и шлеме.
– Летим обратно.
Капитан повернулся и крикнул:
– Стоять по местам, двигатель на полную! Пулеметчики к турелям!
– Воевода, – девушка глазами показала Лонгину на меня, – что с ним?
Старик впервые прямо посмотрел на меня. В глазах его застыла ледяная ненависть.
Двигатель набрал обороты, загудели воздушные винты вверху, и палуба снова качнулась.
– В трюм, в отдельную комнату на корме, – приказал воевода. – И пусть его раскуют, Лада. Я не хочу, чтобы у него были язвы на руках и ногах, когда начнется казнь. Он цел? Откуда эта кровь?
– Говорит, царапина на ноге.
– Царапина? – спросил у меня Лонгин.
Пожав плечами, я кивнул и отвернулся от него. По виску поползла капля пота.
Когда Якуба отбросили от меня, он выпустил свой нож, а я тогда схватил его и сунул в карман лезвием вниз. В поднявшейся суматохе этого никто не заметил. Плавник пропорол ткань; после того как я встал, клинок проскочил в дыру и порезал кожу на ноге, изогнутая рукоять застряла в кармане. Рана была неглубокой, кровь совсем тонкой струйкой стекала в промокший сандалий. Они заметили только кровь – но пока ничего не знали о ее причине.
Глава 5
Повезло – снимая кандалы, гетманы не обыскали меня. Когда они закончили, стоявшая в дверях Лада спросила:
– Что там за рана, покажи?
