боковым окном ушел вниз, а потом его вообще стало не видно. Сквозь рокот двигателя доносились скрежет и стук в редукторе.
– Осторожно, – сказал я, упираясь ладонями в лобовое стекло. – Тормози, не проедешь.
– Не учи водилу, управила! – И Чак увеличил скорость.
Впереди была широкая темная трещина, которая вела куда-то в крошащиеся, заполненные погнутой арматурой недра древней дороги. Под днищем громко стукнуло, потом еще раз, сзади. «Каботажник» содрогнулся.
– Прости, малыш! – крикнул Чак, задрав голову, словно обращался к кому-то большому. – Скоро в больничку попадешь, Бурчун тебя обследует, полечит… Да и новую одну вещь тебе привинтит, слышь, а? Я с Бурчуном на этот счет давно столковался, уже и заплатил, он два сезона мне ее мастырил… Ну, лады, вроде приехали.
Он повернул, нажав тормоз, и «Каботажник», с которым карлик так ласково разговаривал, стал боком к краю дороги.
– Заглушу движок, – решил Чак, потянув на себя рычаг. – Совсем горючки мало.
– Есть у тебя здесь бинокль? – спросил я.
– Есть ли у меня бинокль? – Он полез из кресла. – «Каботажник» мне дом родной, человече! Дом на колесах да с крыльями, других домов у Чака нет. Я здесь сплю, я здесь ем, живу я здесь, короче! Ясно, у меня здесь есть бинокль. И не только бинокль.
Когда двигатель смолк вместе с шипением тормозной системы, стал слышен шум ветра – на верхотуре он дул вовсю. Отпихнув меня, Чак побежал в кормовой отсек.
– Быстрее давай, – сказал я, подходя к двери.
– Не подгоняй, не мание! – крикнул он в ответ. Сдвинув створку, я спрыгнул и прикрыл глаза рукой.
Было очень светло и просторно; теплый, почти горячий ветер дул непрерывно. Солнце висело в зените, по небу плыли пышные белые облака.
В проеме появился Чак с разводным ключом и биноклем. Сунув его мне, спрыгнул и поспешил к задней части самохода, прокричав на ходу:
– Смотри тока хорошо! И сразу мне говори, ежели чего углядишь.
Он опустился на колени у колеса, покряхтел, потирая загорелую шею, и полез под автобус. Я направился к тому месту, где дорога обрывалась, уселся на далеко торчащий вперед кусок бетона, свесив ноги, поднял бинокль.
Отсюда открывался вид чуть не на всю вершину Крыма. Каменистые пустоши, поля, холмы, рощицы и пустыри с редкими развалинами тянулись во все стороны, теряясь в голубой дымке. Далеко впереди темнело Инкерманское ущелье, от него к нам ползли клубы пыли.
Я подкрутил окуляры, посмотрел на мутную завесу и крикнул, не оборачиваясь:
– Чак!
Возня под автобусом прекратилась.
– Чак! – повторил я.
– Только не говори, что нас окружает стая мутафа-гов, – раздалось за спиной.
– Хуже. Иди сюда.
Встав рядом, карлик приложил ладонь козырьком ко лбу.
– Ну чё там?
Я поднялся на ноги и протянул ему бинокль. Чак долго смотрел в него. Горячий ветер подул сильнее, и я присел на корточки, ухватившись за бетон.
– Едут, гады. Целая армия едет, – наконец сказал он. – Мотовозы там у них… Много мотовозов, однако. И еще техника всякая. И автотаран, 'Чтоб ограду херсонскую продолбать.
– Это значит, что они выступили сразу вслед за нами.
– Ага, и знаешь, кто виноват? – Карлик повернулся и ткнул в меня биноклем. – Ты! Ты и твои похождения в ущелье! Твою же ж мать, что ты опять там натворил у них?! От неуемный человек!
– И еще это значит, – добавил я, – что мы движемся прямо перед ними.
Чак подергал мизинцем за серьгу.
– Так… так… – пробормотал он, пятясь. – И деваться нам некуда. Ежели в мастерскую до вечера я «Каботажника» не загоню, встанем посреди Крыма и тогда можем сразу себе могилы копать. – С этими словами он развернулся и побежал назад.
Выпрямившись, я зашагал к автобусу.
***
– Святой мутант, ну, некуда деваться! Ремонт срочно нужен, без ремонта «Каботажник» в любой момент встанет. И горючки нет почти… И не взлететь щас… Надо в Херсон-Град въезжать – и это прямо перед тем, как на него гетманы нападут!
Солнце сползало к горизонту. «Каботажник» катил между скалами, длинная тень скользила по камням сбоку. Под днищем громко дребезжало, мотор глох уже трижды, и Чак со страшными проклятиями запускал его. Он дважды заставлял меня перекидывать гофрированные шланги между баками, стоящими вокруг трубы в центре отсека, и теперь из того, в котором еще оставалась солярка, доносилось приглушенное хлюпанье, какое бывает, когда остатки воды утекают в трубу.
– Хорошо хоть почти приехали. Щас за скалами этими пустырь начнется городской.
Сидя на лавке возле кабины и протирая ветошью втулку, которую Чак снял, отключив привод на воздушный винт, я спросил:
– Что Херсон-Град вообще собой представляет?
– Город-базар, тем и живет, – пояснил карлик. – И стоит он на месте, где, говорят, до Погибели большие железные авиетки опускались.
– Что опускалось?
– Ну, как у небоходов, у них лее не токмо дирижабли вроде моего «Каботажника», у них еще авиетки есть.
Он оглянулся на меня и добавил с деланым сочувствием:
– Не помнишь, болезный? Эк тебя по башке-то приложили. Ну, навроде птиц они, понимаешь? Только из дерева да этого… люминия всякого. Корпус такой, в нем пилот сидит, по бокам крылья, впереди пропеллер крутится. Движок там, лонжероны разные. Летают, Быстрее, нежели дирижабли, гораздо быстрее, но зато в воздухе долго держаться не могут. Дирижабль, понимаешь, легче воздуха…
– Как это? – не понял я. – Что ты плетешь?
– А и не плету я, малый! – тут же взвился Чак. – Это паук паутину плетет, а я дело говорю! Ты слушай и не перебивай старших! О чем я? Да! Дирижабли легче воздуха, если в совокупности брать всех составляющих, включая газ, который в баллоне, понимаешь ты? А авиетки – они по-любому тяжелее, в них совсем газа нет, только подъемная силища, которую пропеллер создает с крыльями. Потому они не могут просто так висеть, а только двигаться, носиться туда-сюда как оглашенные. Для этого им горючки нужно немерено. Соответственно, они легкие, юркие, а все равно подолгу не летают. Но! Я ж сейчас не о том совсем. Вроде у древних были такие авиетки, называемые самыми-ле-тами… нет, само…
– Самолет, – сказал я. – Самолеты, так они назывались. Меня этому учили.
– Кто учил? – удивился Чак. – Правильно говоришь – самолеты. Откедова это слово знаешь?
Я пожал плечами, проверяя, хорошо ли почистил втулку.
– Учитель мой. То есть я так думаю… управителя ведь в детстве должны были обучать? Должны. Ты не слышал такое имя: Орест?
Чак покачал головой.
– Откуда ты его взял?
– Всплыло в голове, уже когда из ущелья сбежали. А еще пару раз вспоминался такой старик худой. Может, это он и есть? Короче, я всякие слова старые иногда вспоминаю: термоплан, самолет, автобус. И мне кажется, что им меня выучили в детстве, ну как будущего управителя.
– Так ты ж не управитель вроде как?
