«Под этим небом черной неизбежности…»

Этот отзвук отдалённый,
Эта страшная страна.

Музыка из Петербурга.
Волчье солнце. Чёрный снег.
На равнине жёлто-бурой
Одинокий человек.

Медный всадник настигает
Белой ночью, чёрным днём.
Огонёк дрожит, мигает,
Блок в постели умирает,
Позабудут все о нём.

Кипарисы увядали
В окровавленном Крыму.
Гумилёва расстреляли,
Остальных свезли в тюрьму.
Не в тюрьму, так в Колыму.

1958

«Я знаю, знаю — не придешь…»

Я знаю, знаю — не придешь,
Не постучишь в окно.
А там дождя сырая дрожь
И музыка в кино.

Там жизнь чужая хороша
И празднично светла.
Зачем, изменница душа,
Ты к краю подошла?

Зачем с насмешкой мне даешь
Бумаги чистый лист?..
В окне дождя сырая дрожь
И ветра скользкий свист.

1959

«…и праздничная скука; дождь, туман…»

…и праздничная скука; дождь, туман.
И елка с пестрыми стеклянными шарами…
С Атлантики несется ураган,
Свистящий в печке и оконной раме.

Темнеет. Пряники грызу от скуки.
Устал писать. Глаза устали, руки.
Всегда так в праздник. Вспомнил обо всем
Чем был богат. Какой-то душный ком
Воткнулся в горло. Сумерки все глуше…

Мне надо стать бесчувственней и суше…

1959

«Быть может много лет, как миг один, пройдет…»

Быть может много лет, как миг один, пройдет,
Мы, встретившись, друг друга не узнаем.
И будет день как день, и год как год,
Погода та же, темная, больная.

Декабрь и липкий мрак. И крыши все в снегу.
Дела и люди. Книг бесценных строки.
И тех же поездов в пространствах долгий гуд,
И скудный свет на пасмурном востоке.

И мы поймем, вмешавшись в суету:
Все та же жизнь, ничтожная, пустая,
Ловя прекрасный бред, сверкнувший на лету,
Мучительно о чем-то вспоминая…