Магдалена Тулли.
Стоял мороз. Стоял уже несколько месяцев. Вдоль улиц намело огромные груды снега. Прохожие с трудом протискивались по тротуарам, а снег все шел, легко и тихо — снежинки ведь ничего не весят. Другое дело — то, что навалено там, наверху, над крышами — у этих-то запасов вес, небось, вполне основательный. Небо делалось от них матово-белым и тяжелым — казалось, вот-вот рухнет нам на голову. Смеркалось рано. Снежные тучи наливались серым, потом темнота расплывалась по небу, словно темно- синие чернила из опрокинутой чернильницы. Городские огни оттеняли эту синеву фиолетовым. Чем больше огней, тем глубже ночь над нашими головами. Ледяная зимняя ночь, которой утром было не добудиться и которая оттягивала свой уход, как только могла.
Однажды после обеда героиня этой истории — назовем ее Каролиной или Малгожатой — брела по заснеженному мосту; как раз опускались сумерки. Небо над городом темнело, тучи быстро впитывали синие чернила. Ниже, почти над самым мостом, медленно плыло что-то еще более темное, чем чернила. Большое, овальное. Поражала его неправдоподобная смоляная чернота.
Каролина взглянула раз, потом другой — вероятно, в надежде, что ошиблась, что это все же не то, что сразу пришло ей в голову. Вдруг что-то другое? Например, дирижабль. Дирижабли она видела на старых фотографиях, по форме они такие же, сигарообразные. Она отвернулась и прибавила ходу. Подумала: не хочу на это смотреть. А вдруг все-таки придется? Сердце колотилось все сильнее, эхом отдаваясь в ушах. Конструкция моста, войдя в резонанс с сердцебиением, вибрировала. Малгожата продолжала идти вперед, дрожа от страха, ведь резонанс опасен — говорят, он бывает причиной обрушения мостов.
Все это слишком тяжко, сказала она себе, подразумевая действительно все. Потому что в реальной жизни дела у нее были тоже не ахти. Совсем недавно, уже во время развода, ее брак неожиданно обнаружил свой, прежде скрытый, замысловатый распорядок. Стоит ли удивляться, что за столько лет она так его и не узнала. Как не узнала и многих обстоятельств собственной жизни. Теперь Каролина постепенно осваивала факты. Факты, включенные в систему недавно, бесцеремонно спихивали старые с насиженных мест, требуя для себя пространства — любой ценой. Пусть даже ей пришлось бы стереть из памяти половину воспоминаний. Прошлое не бывает ни удобным, ни ясным, хотя и могло казаться таким, пока Каролина мало о нем знала.
В сгущающейся тьме она смотрела поверх перил на реку, скованную белесым льдом. Где-то под этим льдом спали рыбы, не имея никакой гарантии, что когда-либо проснутся. Никто бы не захотел оказаться на их месте.
Да, Каролина уже видела на небе эту тучу траурной черноты. Сколько раз? Да ладно! На свете такая одна, плывет, куда ветер погонит. Быть может, смотрится порой в воды Женевского озера, орошаемая брызгами большого фонтана, случается ей и проскользнуть над Нью-Йорком с его вечно спешащими прохожими, которые не станут задирать голову, чтобы взглянуть, как ее краешек цепляется за шпиль Эмпайр-стейт-билдинг. Но чаще всего она одиноко парит над безмолвными водами северных и южных морей, морей белых и черных, всяких. Ничего удивительного, ведь воды на земле больше всего. Возможно, мелькнет однажды в иллюминаторах трансатлантического авиалайнера и отстанет, прежде чем кто-то успеет ее разглядеть.
Очнувшись, Малгожата обнаружила, что по-прежнему стоит на мосту, почти не сдвинувшись с места. Оказывается, она уже давно остановилась, засмотревшись на это смоляное пятно на фоне фиолетовых чернил. На эту тучу. Отличавшуюся от всех прочих туч и облаков — снежных, дождевых, градовых и грозовых. Не перистую и не кучевую. Траурную. Она напоминала большое облако густого черного дыма. Висела почти на уровне глаз и за это время успела подплыть еще ближе. Никуда от нее не денешься, подумала героиня этой истории, сколько ни перебирай ногами, ни к чему это не приведет.
Раньше туча являла себя более тактично, в прямоугольных скобках оконной рамы. Через стекло она тоже производила впечатление, хотя скобки делали свое дело — исключали ее из реальной жизни и помещали в пространство метафоры. Но над мостом? Не может быть, чтобы над мостом! Туча и мост не принадлежали к одному целому, это же ясно. Мост — часть жизни, а туча? Туча — совсем наоборот. С той, первой, встречи она очень изменилась. Ничего удивительного, учитывая ее бесконечные блуждания по небу, которые продолжаются уже, наверное… давайте-ка посчитаем… Долго. Атмосферные фронты, капризы ветров, гоняющих ее туда-сюда, — в результате она постепенно потеряла товарный вид, тут скукожилась, там растянулась, обтрепалась по краям. Но все же не рассеялась. Материя, из которой она сделана, слишком отличается от воздуха, чтобы смешаться с ним.
Каждый раз при ее приближении чувства во мне застывали и безжизненно проваливались обратно в свои глубины. Словно туча источала незримый яд отчаяния, проникавший сквозь окна и стены. В самых давних моих воспоминаниях ее овал медленно появляется в окне и торжественно вплывает в ограниченный рамой серый прямоугольник неба. Я болела скарлатиной, целыми днями лежала дома одна. Время тянулось медленно, вероятно, то и дело останавливаясь — то на четверть часа, то на полчаса. Глазами, слезящимися от температуры, которую не слишком успешно сбивали отечественным аспирином, я наблюдала, как туча проплывает по стоячим водам моей маеты и скуки и медленно заслоняет крышу соседнего дома. И не верила собственным глазам.
Сполз с одеяла и со стуком упал на пол детский словарь Палацци, где возле каждого слова была цветная картинка из мира, не похожего на наш, но хорошо знакомого. Эти рисунки позволяли мне одной ногой оставаться в Милане и помнить, что мир, в котором я живу, — не единственный, и законы его приняты не повсеместно. Я не нагнулась за книжкой, а продолжала смотреть в окно — словно зачарованная. В комнате сгущалась тень тучи. Мне стало интересно, видно ли ее из соседних окон. Даже если и так, никто не смотрел. В это время все взрослые были на работе, а дети — в школе.
При виде смоляной черноты я ощутила, как какой-то округлый предмет отделился от моего сердца и подступил к больному горлу, слишком крупный, чтобы протиснуться туда или обратно. Я давилась, не понимая, откуда он там взялся. Ведь не могла же я носить его в себе с самого рождения?
С той поры я давилась им еще много раз. И когда туча повисла над мостом, во мне снова что-то шевельнулось, затрепетало и поднялось наверх, к самой гортани. Горло сжалось, а я шла все быстрее, уже почти бежала. Пока не оказалась в толпе людей. Некоторые стояли, облокотившись о железные перила. Им открывался самый лучший вид. Замерев, все смотрели в одну сторону. Мне пришлось замедлить шаг. Машины тоже притормаживали. На мосту образовалась пробка, водители гудели, но не слишком настойчиво, словно никуда больше не торопились. На мгновение я задумалась: на что они все так смотрят? Не сразу догадалась, что на то же, на что и я. А когда поняла, ужаснулась еще больше.
Маленький песик в шерстяной курточке, сидевший у хозяйки на руках, вырывался и пронзительно тявкал. Женщина гладила его по голове, но ничего не помогало. На месте хозяйки Каролина просто прикрыла бы собачке глаза. Да. Ведь Каролина, или Малгожата, знала, что происходит.
— Возможно, это дым с электростанции, — предположил молодой мужчина без шапки. В армейской куртке он был похож на солдата с передовой. — Хотя, знаете, при таких погодных аномалиях это должно выглядеть иначе. Облака сбиваются вместе и опускаются очень низко.
— Куда вы так спешите? Остановились бы, взглянули на редкое атмосферное явление, — обратился к Малгожате его собеседник, закутанный, словно собрался в Антарктиду, и выпустил облачко пара прямо ей в лицо. Она не смогла бы ему ответить, даже если бы захотела. Не сумела бы выдавить ни слова через сжавшееся горло.
— Глобальное потепление — как же, как же! — хихикал тот, что без шапки. — Это, может, на Западе где-нибудь. У нас-то Россия рядом. Мы явно возвращаемся к резко континентальному климату.
Совсем рядом раздался звонок мобильника — изящная мелодия. Мелодия ведь не может мне сниться, — подумала она.
— Да, мама, — произнесла девушка в длинном шарфе. — Нет. На мосту. Ну, трамваи стоят. Не знаю.
Туча опустилась и в самом деле очень низко. Когда я видела ее в последний раз, несколько лет назад, она висела минимум на три этажа выше. А теперь была почти на уровне наших глаз. И замерла там —
