Но и тут бывают исключения. Спрятавшись под полями сплющенной деревенской шляпы, Обидин устремил свой взор на видневшуюся вдали церквушку. Коля Мер набил свои карманы картонными коробочками, он поглядывал на холмы с той же жадностью, что и Дарвин когда-то на Галапагосские острова. Женщины надели свои самые лучшие хлопчатобумажные платья, утеплившись слоями обычных свитеров или кроличьими шубками. Их лица тоже были холодны и равнодушны до той поры, пока женщины не начинали переглядываться и нервно хихикать, оборачиваться и махать рукой Наташе, стоявшей рядом с Аркадием на верхней палубе.
Щеки Наташи были почти так же красны, как и помада на ее губах. В волосах – два высоких гребня вместо обычного одного, видимо, в Датч-Харборе плохо с расческами.
– Я первый раз в Америке, – сказала она Аркадию. – Не очень-то здесь все отличается от Союза. Ты же ведь раньше был в Штатах. Где?
– В Нью-Йорке.
– Там все по-другому.
Аркадий ответил не сразу.
– Да.
– Значит, ты поднялся сюда, чтобы проводить меня?
В своем волнении Наташа готова была полететь через волны к нетерпеливо ожидающим ее прилавкам магазинов. Вообще-то Аркадий вышел посмотреть, сойдет ли на берег Карп. Пока его видно не было.
– Сказать тебе спасибо и проводить тебя.
– Это всего на несколько часов.
– Все равно.
Она опустила глаза, голос чуть дрогнул.
– Мне очень много дала работа с вами, Аркадий Кириллович. Можно мне называть вас Аркадий Кириллович?
– Ради Бога.
– Вы оказались вовсе не таким глупым, как я думала.
– Спасибо.
– Мы все пришли к утешительному выводу, – сказала она.
– Да, капитан объявил, что расследование официально прекращено. Может, его и во Владивостоке не возобновят.
– Как здорово, что третий помощник нашел эту записку.
– Лучше, чем здорово, в это просто не верится, – проговорил Аркадий, отчетливо помня, что он осматривал Зинину постель очень внимательно и под матрасом смотрел тоже, прежде чем именно там Буковский обнаружил записку.
– Наташа! – продвигаясь вдоль поручней к сходням, подруги махали руками, зовя ее присоединиться.
Наташа готова была бежать, плыть, лететь, но над бровью у нее пролегла маленькая складочка: Зинину койку Аркадий осматривал при ней.
– А на танцах она нисколько не выглядела расстроенной и огорченной.
– Нет, – вынужден был согласиться Аркадий. Танцы и флирт с мужчинами вряд ли могли свидетельствовать об угнетенном состоянии.
Последний Наташин вопрос дался ей с большим трудом.
– Вы на самом деле думаете, что она покончила с собой? Что она могла сделать такую глупость?
Аркадий ответил ей, так как знал, с каким нетерпением ждала Наташа этого дня все четыре месяца, и он был уверен, что тем не менее она с трогательной верностью останется рядом с ним на борту, если только дать ей повод.
– Я думаю, глупо писать предсмертную записку. Я бы не стал.
Он указал на спасательную шлюпку.
– Поторопись, иначе опоздаешь.
– Что вам привезти? – Тревожная складочка исчезла.
– Собрание сочинений Шекспира, видеокамеру, автомобиль.
– Так много у меня не выйдет. – Она стояла уже на ступеньках трапа, ведущего на нижнюю палубу.
– Тогда каких-нибудь фруктов.
Помогая себе локтями, Наташа добралась до своих подруг, когда те уже готовы были усесться в шлюпку. Как дети, подумал Аркадий. Как московские детишки, отправляющиеся темным декабрьским утром в школу, закутанные до самого носа. Точно так же просветлеют их личики и зажгутся глаза, когда дверь откроется и на них пахнет теплом. Ему захотелось поехать вместе с ними.
Спасательная шлюпка была похожа на поднявшуюся на поверхность подводную лодку. Она была рассчитана на сорок пассажиров, спасающихся с тонущего судна, и выкрашена в какой-то пастельный тон, почему-то называвшийся «международный оранжевый». Ради праздничного случая люки были открыты, так что и пассажиры, и рулевой могли наслаждаться свежим воздухом. Прежде чем превратиться в собранную и строгую советскую женщину, Наташа еще раз помахала ему рукой. Они отплыли, и уже с небольшого
