— Не ругайся! — одернула его мать.
— А там, на этом Золотом Береге, золотые рудники есть? — Шахтер даже подался вперед.
— Да; и есть залежи гранита, гнейса и кварца, указывающие, что далеко не все месторождения там уже открыты. Знание геологии в тех местах — отличная подмога любому, кто им владеет.
— Что касается угля, тут мы все — геологи.
— Это верно, — согласился Блэар.
— А вы на горилл охотились? — полюбопытствовал самый маленький мальчик.
— Нет, даже никогда их не видел.
— А слонов?
— Видел, но не убивал.
— Настоящие путешественники убивают, — категорическим тоном заявил мальчик.
— Знаю. Но настоящих путешественников сопровождает не меньше сотни носильщиков. Они тащат на себе все, вплоть до лучших вин и мыла для бритья. Обязанность самого путешественника, однако, — обеспечить экспедицию свежим мясом. И, кроме того, он же хранит все ружья. Поскольку меня обычно сопровождали лишь несколько человек, то я охотился только на антилоп — это вроде оленей.
— Значит, на золоте там можно сколотить целое состояние, — заговорил, наконец, молчавший до сих пор конюх.
— Совершенно верно. Но гораздо больше шансов помереть от малярии, местных глистов или желтой лихорадки. Я бы запретил посылать туда семейных или даже тех, у кого просто есть надежда добиться счастья где-нибудь поближе к дому.
— Люди же едут. Сами.
— С шорами на глазах, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Понимаю. — Лицо конюха расплылось в улыбке.
Потом Блэар рассказывал им о том, как сушат крыс и летучих мышей, готовят и пьют вино из пальмовых листьев, как выживают в период страшных суховеев и в сезоны долгих тропических дождей, как засыпают под сумасшедший хохот гиен и просыпаются под вопли обезьян. О том, как положено обращаться к царю ашанти — только через посредника, которому излагается необходимое, а царь в это время сидит почти рядом, на золотом троне под золотым зонтом, и делает вид, будто ничего не слышит. Как положено уходить от него после аудиенции — пятясь задом и не разгибая спины. О том, какая у царя ашанти походка — такая же медленная и величественная, как у королевы Виктории, только он выше и массивнее королевы, гораздо ярче нее одет, а сам весь черный.
В вопросах, что задавали собравшиеся на кухне, начисто отсутствовали лукавство и скрытые колкости, обычные для любого салона. Интерес этих людей был столь силен и искренен, что, когда они спрашивали о чем-нибудь, лица их — и детей и взрослых — загорались этим интересом, как будто внезапно распахивали окно и в кухню врывался солнечный свет. Рассказ и ответы Блэара ничуть не походили на ту лекцию, о выступлении с которой он иногда позволял себе мечтать; скорее они напоминали беспорядочный поток впечатлений, обычно обрушиваемых путешественником на сидящих за семейным столом родственников. Тем не менее общение с этими людьми оказалось Блэару интересно и доставляло ему удовольствие.
Выйдя через час из дома Мэри Джейксон, он вдруг обнаружил, что совершенно позабыл про шедший на улице дождь — холодный и беспросветный ливень, от которого с крыш по желобам стекали сильные струи воды. Лавки стояли с уже закрытыми на ночь ставнями витрин. Проливной дождь заглушал шум, обычно несшийся из дверей пивных и забегаловок. На улицах почти не было видно повозок, извозчики же просто отсутствовали. Блэар натянул поглубже широкополую шляпу и зашагал по направлению к гостинице.
Улицы, разделявшие длинные кварталы, уже погрузились в темноту, только на перекрестках углы их освещались редкими фонарями. Там, где под улицами просели подземные выработки, на мостовых образовались громадные лужи, и Блэару, чтобы добраться пешком до центра города, приходилось все время сворачивать в боковые улочки и проулки, обходя подобные разливы. Чем дальше он продвигался, однако, тем уже становилась проезжая часть, тем чаще попадались на его пути выгребные ямы для золы и тем меньше было видно на улицах людей. Блэар явно запутывался в лабиринте заборов, задних дворов, голубятен и свинарников. Местные жители, несомненно, могли бы подсказать, как выбраться, но, когда Блэар наконец-то решил спросить дорогу, спрашивать было уже не у кого.
В поисках выходов и нужных дорог Блэар провел не меньше чем полжизни. При этом он не боялся спрашивать и не испытывал от этого неудобств. Африканцы всегда с удовольствием показывали дорогу, а местный этикет способствовал тому, что получение простой справки могло вылиться в приятное часовое общение. Однако на этот раз он заблудился по-настоящему, вокруг же не было ни души, хотя бы даже и африканской.
Пройдя до конца по какому-то очередному проулку, Блэар очутился на поросшем высокой травой и чертополохом поле, очерченном по горизонту всполохами вырывавшегося из фабричных труб сернистого пламени, то здесь, то там прорезавшими пелену дождя, так что казалось, будто небо подсвечивается непрерывно сверкающими молниями. Блэар вскарабкался на нечто вроде гребня и обнаружил, что сразу же за ним начинается некоторое подобие черной дюны, справа и слева от него уходящей куда-то вниз и в темноту. Некогда дюна эта была шлаковым отвалом — горой из камней, пустой породы и шлака, росшей на этом месте, по мере того как жила и функционировала одна из местных шахт, впоследствии выработанная и заброшенная. Тяжестью своей отвал продавил шахтные выработки, и они рухнули, в результате чего сам отвал просел вниз и стал напоминать кратер старого вулкана. Как и вулкан, он тоже подавал признаки жизни: слабые, мерцающие, будто пламя свечи или жертвенного огня, опаловые язычки вспыхивали на его склонах. Это угольная пыль, нагреваясь внутри остатков отвала, давала жизнь относительно безвредным голубоватым огонькам, пробивавшимся через породу и шлак наружу, чтобы слабо полыхнуть там и мгновенно исчезнуть. Ежесекундно возникая то здесь, то там и так же быстро пропадая, они создавали иллюзию чего-то живого, словно по внутренним склонам провала носились настоящие огненные бесенята. Дождь не в состоянии был загасить их; напротив, понижение давления в атмосфере лишь облегчало огонькам путь на поверхность.
Света на заросшем травой пустыре было в целом достаточно, чтобы Блэар смог разглядеть на его краю заброшенную печь для обжига кирпича с торчащим из нее огрызком трубы, а в самой глубокой части шлакового провала — чернильно-черную поверхность воды, из которой, наклонившись, выглядывала остальная часть трубы. Не зная, какой высоты была труба изначально, невозможно было определить и глубину образовавшегося водоема. Однако света хватало даже для того, чтобы Блэар попытался воспользоваться компасом.
— Заблудились?
Голос принадлежал Биллу Джейксону. Именно его здесь Блэару только и не хватало. По показаниям компаса Блэар понял, что незаметно для себя сменил направление и двигался на север, вместо того чтобы идти на юг. Если обойти отвал с западной стороны, то можно будет выйти на улицы, которые прямиком приведут его назад к Скольз-бридж.
— Я спросил: заблудились? — Из тени проулка возник Билл; он тоже поднялся на кромку кратера и встал рядом с Блэаром.
— Спасибо, теперь уже нет.
Джейксон был на полголовы выше Блэара. В картузе, с длинными волосами, в застегнутой снизу шерстяной куртке с широкими плечами и с развевающимся на ветру белым шарфом, он казался еще выше и массивнее, чем был на самом деле. Впрочем, возможно, Билл производил такое впечатление еще и потому, что был обут в клоги? Блэар прикинул и сбросил дюйм на них.
— Я предупреждал, чтобы вы не трогали Розу Мулине, а вы к ней все время пристаете. Теперь еще и к матери моей привязались. Зачем вам это нужно?
— Пытаюсь узнать у них что-нибудь о преподобном Мэйпоуле, точно так же, как пытался выяснить это у вас. Только и всего.
— Полагаете, Роза или моя мать могли с Мэйпоулом что-нибудь сделать?
— Нет, просто расспрашиваю, о чем он говорил, каким был человеком. Я всем задаю эти же самые вопросы.
— Но я же советовал вам не делать этого.
Что верно, то верно. Блэар был внутренне уверен, что сумеет как-то заговорить Билла и вывернуться из
