старший монах отнял подсвечник от руки, она оказалась совершенно здоровой, и даже рыжеватые волоски были совершенно не тронуты огнем.
Гости ахнули.
Затем то же самое проделал со своей рукой другой монах. Вспыхнувшие было аплодисменты были потушены властным жестом старшего.
— Это еще не фсе, — произнес он спокойно, поднялся с кресел и, взяв кирпич, вдруг резко и молча опустил его на свою бритую голову.
Кирпич разлетелся в куски.
Когда подобное повторил его брат, в гостиной повисла восхищенная тишина. Все смотрели на голые, как коленки, головы монахов, на коих не было ни царапин, ни даже покраснений.
— Фантазмика! — воскликнул кто-то из присутствующих.
И опять гостям не дали поаплодировать. Младший из монахов, вскричав что-то по-китайски, оттолкнулся от пола и, сделав несколько быстрых шагов, прыгнул на стену и лихо пробежал по ней весь периметр комнаты, вежливо перепрыгивая через портреты и пейзажи в золоченых рамках. Когда он, нимало не запыхавшись, спрыгнул на пол, многие из присутствующих зрителей пооткрывали от удивления рты. Остальные рты открылись, когда первый монах, громко вскрикнув, проткнул насквозь указательным пальцем донышко железного ведра. Затем они вздохнули, что означало стадию наступившего покоя их дхарм, и уселись в кресла, подогнув под себя ноги кренделем.
Аплодисменты были столь неистовыми, что по всей Покровской улице, в которой стоял дом Елагиной, разом забрехали собаки, ведь был уже первый час пополуночи. Расходились гости медленно, обсуждая увиденное и с восхищением поглядывая на диковинных монахов, сидящих в своих креслах, прикрыв глаза и совершенно не реагируя на окружающее. Казалось, они лишились всяческих чувств. Не было даже заметно, чтобы они дышали. Когда ушел последний гость, Серафима Сергеевна, не зная, что с ними делать, тронула старшего монаха за плечо, и тот закачался, словно игрушечный ванька-встанька или пробочный поплавок на мелкой речной ряби. Когда она отступила от монахов шага на два, брови ее поползли вверх: между их телами и кожей сидений кресел можно было свободно просунуть ладонь.
Серафима мотнула головой и на мгновение прикрыла глаза. Когда она открыла их, монахи все так же висели в воздухе на расстоянии нескольких вершков от сидений своих кресел. Серафима Сергеевна поджала губы и, ничего не понимая, прошла к себе. «Может, они так спят?» — вертелось в голове единственное объяснение столь аллегорического состояния буддистов. Объяснение, конечно, глупое, но иного не было.
Проспала она мало не до одиннадцати часов, и, когда спустилась в столовую, тетушка с монахами уже заканчивали пить чай.
— Что-то ты нынче припозднилась, — добродушно поприветствовала ее Манефа Ильинична, благожелательно поглядывая на буддистов. Те при появлении Серафимы поднялись и галантно поклонились. Вышло это у них совершенно по-европейски, да и вообще, сей час, в цивильных костюмах великолепного английского сукна они мало походили на вчерашних монахов-магиков.
— Жаль, что я не присутствовала вчера на твоем салоне, — многозначительно протянула тетушка, заговорщицки поглядывая на монахов. — Ты бы видела, Симочка, какие замечательные фокусы мне показали наши гости.
— Фокуси? — нимало не обиделся на старушку старший из монахов. — Это били не фокуси, а энергия праны, прифеденная в двишение фолей.
— Герр Адольф, прошу вас, покажите Симочке этот ваш фокус, простите, действие вашей праны, — посмотрела на монаха Манефа Ильинична и перевела взгляд на племянницу. — Уверяю тебя, ничего подобного ты еще не видела.
— Ошибаешься, тетушка, — ответила Серафима, присаживаясь за стол. — Кое-что я имела удовольствие видеть еще вчера. Так, значит, вас зовут Адольф? — обратилась она к старшему из монахов.
— Да, фрейлейн, — ответил тот. — Адольф фон Готтлиб. А это, — кивнул он в сторону второго монаха, — мой младший брат Густаф.
— То-то я вчера заметила, что вы совершенно не похожи на китайцев, — сказала Серафима, наливая себе чай. — И акцент у вас совершенно некитайский.
— Да, ми не китайцы, — произнес Адольф. — Мы гессенские фёрсты.
— Но как вас занесло из Германии в Китай? И почему вы стали монахами?
— Это слишком долгая история, фрейлейн Серафима, — немного печально произнес Адольф. — Боюсь, фам не интересно будет ее слушайт. К тому же ми уже фсе рассказайт вашей тетушке…
История братьев фон Готтлибов была проста, как и все в этой жизни, только кажущееся нам сложным. Двинувшись как частные лица за китайским посольством князя Куракина десять лет назад, они пересекли вдоль почти всю Российскую империю. Все время своего вояжа братья вместе с посольскими поджидали знакомого им врача, до которого у них было неотложное дело и который, отстав от посольства, вот-вот должен был нагнать его. Так говорил им посольский казначей, выдавший врачу жалованье вперед и успокаивающий себя и других тем, что врач, конечно же, скоро объявится. Но врач так и не объявился. Зато братья попали в Китай и решили немного попутешествовать по сей загадочной стране, коли уж они в ней оказались. Однажды, совершая восхождение на Тибетское нагорье, на высоте более трех тысяч метров над уровнем моря братья набрели на буддийский монастырь, расположившийся на небольшом живописном плато. Лама разрешил им немного погостить в монастыре, а затем, по их просьбе, занялся их просветлением. Найдя, что у братьев слишком беспокойный и напряженный набор дхарм, лама стал учить их Четырем Благородным Истинам. После пяти лет дхармы у фёрстов из состояния волнения перешли в состояние благостного покоя, и братья вступили на тернистый путь просветления. Еще через три с половиной года монахи фон Готтлибы, познав Истину Освобождения и совершенно очистив свои дхармы от причин, побуждающих к страданию, вышли из монастыря, освобожденные духом и окрепшие телом, дабы нести истину и просветление в мир, в частности, в гессенские земли…
— Да, — кивнула племяннице Манефа Ильинична, герр Адольф мне все рассказал. Мы ведь уже долго здесь сидим, тебя поджидая, — добавила ода немного загадочным тоном, что не ускользнуло от внимания Серафимы. — Эх, жаль, что я не была на твоем салоне, — снова попеняла себе Манефа Ильинична и обернулась к Адольфу: — Адольф, ну что же вы?
— Извольте, — согласно кивнул старший из фон Готтлибов и стал пристально смотреть на фарфоровую чашку. Когда в его глазах зажглись красные светящиеся точки, чашка немного сдвинулась с места. Потом, скользнув по скатерти вершка два, чашка поднялась в воздух и, сделав над столом небольшой круг, мягко опустилась в самый центр пустого блюдца.
— Каково, а? — восхищенно промолвила тетка, поглядывая на племянницу. — Чудеса!
— Чудеса, — согласилась Серафима. Однако увиденное не произвело на нее ожидаемого Манефой Ильиничной эффекта.
— Что, тебе нездоровится? — с тревогой спросила мадам Локке.
— Да нет, все в порядке, — поспешила успокоить неугомонную тетушку Серафима.
— Вот и славно, — облегченно улыбнулась Манефа Ильинична. — А у нас радость: господа фон Готтлибы любезно согласились погостить у нас.
При этом тетушка хитро сощурилась и поспешила отвести взгляд. Похоже, сия троица действительно сидела в столовой уже порядочное время, и оставалось только догадываться, о чем они еще говорили до прихода Елагиной. И уж, конечно, Серафима не могла и предполагать, что разговор тетушки с братьями- фёрстами шел о ней, и тетушка, проникшись к братьям-монахам несказанной симпатией, поведала им о многолетних страданиях любимой племянницы по господину Факсу, который, «конечно, ее не стоит, но ведь надо же как-то помочь бедной девушке»?
Не знала Серафима Сергеевна, что помочь ей фон Готтлибы вызвались сами и весьма охотно, и против господина Факса составился заговор, осуществить коий предполагалось в ближайшее время…
Братья снова поднялись и вежливо поклонились.
— Ми приняйл приглашение Манефы Ильиничны, потому что у нас ф Казани есть кое-какой интерес, — сказал старший из фон Готтлибов. — И если ви не будете возражайт, ми…
