— Нет, детка, не позволяй горю ослепить тебя, — тихо и твердо проговорил лорд Морган. — В тот день Эдмунд сам хотел отправиться на охоту — признай это. Он ухватился за первый предлог. Неужели ты и вправду считаешь, что Энтони выгнал оленя из леса навстречу лошади твоего мужа?
Случившееся видели десяток свидетелей, испугалась не только лошадь Эдмунда. К сожалению, он был застигнут врасплох, иначе сумел бы сдержать ее — ведь он был прекрасным наездником. Произошла трагическая случайность, Блейз, чудовищная случайность. С твоей стороны несправедливо обвинять в этом Энтони — несправедливо и некрасиво. Эдмунд был лучшим другом Энтони, они скорее походили на братьев, чем на дядю и племянника.
Поверь, Энтони скорбит об утрате не меньше твоего.
Блейз безмолвно уставилась на отца, но Роберт Морган понял, как ей больно, и обнял дочь. Блейз плакала у него на груди, пока ее веки не опухли от жгучих слез.
— Ненавижу его! — прорыдала она в плечо отцу.
— Относись к нему как хочешь, Блейз, но не обвиняй его в том, чего он не совершал, — посоветовал лорд Морган.
Спустя два дня тело третьего эрла Лэнгфордского было перенесено в церковь святого Михаила, и целый день люди из окрестных деревень стекались туда, чтобы отдать последний долг покойному. На крышке гроба лежала восковая маска Эдмунда Уиндхема, а внутри, подальше от посторонних взглядов, эрл крепко сжимал в руках скорченное тельце сына, обретя в смерти то, чего он так и не получил при жизни.
Блейз настояла на своем желании присутствовать на похоронах мужа, и отец отвез ее в церковь. Люди заплакали еще безутешнее, при виде прекрасной молодой графини, ибо Блейз появилась среди них, смелая и величественная в своем горе. Каких же сыновей могла бы подарить мужу эта женщина, думал каждый из присутствующих в церкви и скорбел о двойной утрате.
Когда толпа покинула церковь, а гроб с телом Эдмунда Уиндхема был помещен на предназначавшееся для него место в фамильном склепе, пошел снег. К собственному ужасу, Блейз обнаружила, что с ней в экипаже устроился Энтони.
— Мне надо поговорить с вами, — начал он. — Я намерен отдать Риверсайд и его земли Ниссе. Знаю, Эдмунд еще не побеспокоился о ее приданом, и теперь это мой долг.
Как дочь эрла, она должна сделать блестящую партию.
— И мы с ней должны жить в Риверсайде? — холодно спросила Блейз.
— Нет, Блейз, Риверс-Эдж — твой дом, — возразил Энтони. — Теперь ты вдова, но ты по-прежнему графиня Лэнгфорд, и ничто не изменилось.
— Мой муж и сын лежат в фамильном склепе в Майклечерче, — с горечью произнесла она. — Вот что изменилось в моей жизни и жизни моей дочери, милорд эрл. Я никогда не соглашусь жить в Риверс-Эдже, пока рядом будете вы. Я увезу дочь в Гринхилл — он принадлежит мне. Эдмунд подарил мне это поместье после рождения Ниссы. Там мы и будем жить, — ее бледное лицо приобрело решительное выражение.
— В Гринхилле? Нет, там жить вы не будете! — запротестовал Энтони. — Дом в поместье слишком стар, там никто не жил уже тридцать лет. Возможно, он уже совсем развалился.
— Тогда зачем же Эдмунд отдал мне это поместье?
— Он отдал вам поместье с землями, а не дом, в котором можно жить, — объяснил Тони.
— Мы все равно уедем, — упрямо заявила Блейз.
— Молодой незамужней женщине неприлично жить одной в такой глуши, — процедил Тони сквозь стиснутые зубы. — Я не позволю вам уехать в Гринхилл.
Фиалковые глаза Блейз потемнели от гнева и угрожающе сузились.
— Вы не позволите мне? Да кто вы такой, чтобы запрещать или разрешать мне поступать так, как я хочу? Как вы смеете даже заикаться об этом, сэр!
— Кто я такой? — повторил он, едва сдерживая гнев. — Я — эрл Лэнгфордский, мадам, и вы, как вдовствующая графиня, находитесь под моей опекой. Как и ваша дочь — позвольте напомнить, что она носит фамилию Уиндхем.
Именно мне решать, где вы будете жить и поедет ли с вами леди Нисса Уиндхем. И я принял решение, что вы останетесь в Риверс-Эдже, мадам, а поскольку вы еще слишком молоды и привлекательны, то мой долг — заботиться о вашей репутации. А моя мать станет вашей компаньонкой.
Вы поняли меня, Блейз?
— Иными словами, я буду вашей пленницей? — иронически осведомилась она.
— Вы — досточтимая вдова моего предшественника, мадам. Ваше место и место вашей дочери — в Риверс-Эдже. Что скажут люди, если вы, не успев похоронить Эдмунда, соберетесь и увезете своего ребенка в другой дом?
— А если вы женитесь, сэр, что скажет ваша жена?
— Если я женюсь, мы еще поговорим о том, как быть дальше, — невозмутимо ответил Энтони.
Блейз казалась ему самой вспыльчивой из женщин, каких он когда-либо видел, и вместе с тем он хотел обнять ее и утешить, ибо понимал, как тяжело она переживает утрату Эдмунда.
— Тогда отпустите меня домой, в Эшби, — попросила она. — Мне невыносима даже мысль о том, что придется провести Рождество в пустом Риверс-Эдже.
Потянувшись, Энтони взял ее за руку, но Блейз высвободилась и забилась в угол сиденья, как раненый зверек.
— Не надо, — пробормотала она, и хотя Энтони не видел слез в ее глазах, он знал, что Блейз плачет, и его сердце обливалось кровью.
— Вы возьмете с собой Ниссу? — спросил он.
— Конечно, — кивнула Блейз. — Надеюсь, вы не прикажете мне расстаться с ребенком? Я поживу у родителей.
Думаю, вы доверяете им — даже если не доверяете мне.
— Поезжайте, — беспомощно согласился Энтони, ибо отказать Блейз сейчас было бы неразумно. — Надеюсь, к Сретению вы вернетесь.
— Нет, я хочу остаться дома до Пасхи, милорд. Хочу побыть с родными. Нисса должна познакомиться с ними.
Он кивнул. На расстоянии у нее появится время подумать, и наверняка она поймет: он, Энтони, не виноват в смерти Эдмунда. А весной, по возвращении, он начнет ухаживать за ней.
Попрощавшись с леди Дороти, Блейз вернулась в Эшби вместе с родителями. Она поселилась в собственных комнатах в новом кирпичном крыле дома, который Эдмунд подарил своему тестю в прошлом году. Это оказалось кстати, ибо Блейз приехала вместе с горничной, Геартой, ее ребенком и двумя няньками Ниссы. У нее был также грум, который ухаживал за белой кобылой Блейз и мышастым жеребцом, подаренным Эдмунду, и несколько пятнистых спаниелей, неотлучно ее сопровождавших.
Если бы не новое крыло, леди Розмари едва хватило бы места, чтобы разместить свиту старшей дочери.
После нескольких недель пребывания в Эшби Блейз поняла, что слова ее младшей сестры, сказанные три года назад, оказались пророческими. Прошло время, и она изменилась. Вернуть прошлое оказалось невозможно. В Эшби Блейз теперь чувствовала себя не в своей тарелке, как и в Риверс-Эдже. Привыкнув быть хозяйкой большого дома, она с трудом уживалась с матерью и несколько раз ловила себя на желании критиковать поступки Розмари, не согласующиеся с обычаями, заведенными в Риверс-Эдже. Она гуляла и совершала верховые прогулки, поскольку было попросту глупо сидеть дома в такую погоду. Но что еще хуже, Блейз уже давно отвыкла от младших сестер.
Больше всего ее раздражала Дилайт, которой хотелось говорить только о единственном предмете — об Энтони Уиндхеме, но предмет сей был неприятен Блейз. Ларк и Линнет были милыми девочками, но их простодушие и восклицания в унисон выводили Блейз из себя. Они были так неразлучны, что Блейз не знала, сумеют ли родители выдать их замуж. Чаще всего она проводила время в обществе десятилетней Ваноры, но Вана была неуловима, нигде не задерживалась подолгу и вела тайную жизнь, думая о которой, леди Розмари в отчаянии разводила руками. Гленну Блейз почти не знала, да и Гленна робела перед старшей сестрой, которая, впрочем, даже в своем горе ничем не отличалась от других сестер Морган.
Блейз обнаружила, что с нетерпением ждет Рождества, когда должны были приехать Блайт и Блисс со своими мужьями, но вскоре от Блайт пришло письмо и выяснилось, что Мэри-Роз и Роб хворают. Хотя
