Граф расхохотался:
— Хорошо сказано, малышка!
— Почему ты так меня называешь? — не выдержала она.
— Потому что ты мала ростом и моложе меня.
— Мне нравится, — призналась она, и он улыбнулся.
— Вот и хорошо. Я собираюсь угождать тебе, как могу.
— А я — тебе, — пообещала она, — поэтому расставляю шахматы!
Он стоял очень близко от нее. Совсем рядом.
— И постараешься не учинить слишком жестокого разгрома, малышка?
Его губы коснулись ее макушки, и когда она в удивлении взглянула на него, он припал к ее губам в страстном поцелуе. Его рука обвилась вокруг тонкой талии, притягивая Филиппу к мужской груди.
Первым порывом было отстраниться, но она тут же вспомнила, что это ее муж. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, какие чувства обуревают этого человека. Лицо Криспина не было таким красивым, как у Джайлза. Все в нем было жестким, удлиненным и узким. Длинные и тонкие губы, такой же нос, острый подбородок.
Она робко коснулась его щеки.
— Ты некрасив, но мне нравится твой облик.
— Почему? — допытывался он, целуя ее пальцы.
— В нем есть и сила, и благородство! — выпалила Филиппа, удивив даже себя.
— Ах, малышка, какой чудесный комплимент, — ответил он.
— Придворные часто придают слишком большое значение собственной внешности, хотя король считается самым красивым мужчиной. Какая женщина захочет состязаться со своим мужем, глядя в зеркало? Нет, ты некрасив, и я этому рада.
Он снова рассмеялся, и хрупкое волшебство развеялось. Правда, он знал, что оно скоро возникнет снова. Но не сейчас. Криспин неохотно разжал руки.
— Что же, мадам, несите доску.
Они уселись за столик. Как и в большинстве партий, Филиппа быстро получила преимущество, взяв обе его ладьи и королеву.
— Ты слишком нетерпелив, — упрекнула она. — Нужно хорошенько изучить доску и рассчитывать не меньше чем на три хода вперед.
— Но как я могу? — удивился он. — Я не знаю, как пойдешь ты.
— Криспин! — раздраженно воскликнула она. — В каждой партии можно сделать только определенное количество ходов. Ты должен мысленно определить, каких именно, а потом выбрать лучшие.
Граф потрясенно уставился на нее.
— И ты так поступаешь? — воскликнул он, уже зная ответ.
— Конечно. Ненавижу проигрывать. Позволь мне получше тебя обучить, потому что сейчас ты мне не соперник. Совсем неинтересно играть с противником, которого всегда можешь побить, — деловито заметила Филиппа.
— И никто не говорил тебе, что побеждать мужчину… м-м… не слишком женственно? — осведомился он.
— Почему же, говорили, — пожала она плечами. — Но королева никогда не позволяет королю выиграть без боя, а довольно часто и побеждает. Я всего лишь следую ее примеру, милорд. Пойми, я не была и не буду одной из безмозглых особ, гордящихся отсутствием ума и хихикающих над последними сплетнями!
— Это мне хорошо известно, но иногда женщина, наслаждающаяся ощущением своего интеллектуального превосходства, упускает очевидное. Шах и мат, дорогая графиня! — торжествующе улыбнулся он, беря ее короля.
Филиппа с открытым ртом воззрилась на него, но тут же, разразившись смехом, захлопала в ладоши.
— Склоняюсь перед вашим умом, милорд! И начинаю видеть в вас куда больше, чем предполагала!
— И тут вы совершенно правы, мадам, — многозначительно произнес он и, встав, потянулся. — Нам давно пора ужинать, ибо нельзя вечно избегать неизбежного.
Он взял ее за руку и повел к высокому столу, где галантно отодвинул стул.
— Садись, дорогая жена. Мы должны быть благодарны, что у лорда Кембриджа хватило деликатности оставить нас одних. Вряд ли кто-то из нас смог бы вынести грубость пьяного веселья, обычно сопровождающего укладывание в постель жениха и невесты.
Филиппа, покраснев, молча кивнула, отрезала несколько ломтиков говядины и каплуна и поставила перед мужем. Ее собственный аппетит вдруг пропал при упоминании о наступающей ночи. Она молча налила два кубка густого ароматного красного вина.
Граф, однако, ел с удовольствием, хотя заметил, что она неохотно откусила маленький кусочек каплуна и одним махом выпила полкубка вина. Бедняжка боится. И как боится! Филиппа, разумеется, девушка. Ему не слишком нравилась мысль лишить невинности робкую девственницу, но брак должен быть осуществлен именно в эту ночь. Пусть об этом не было сказано ни слова, но лорд Кембридж наверняка захочет увидеть доказательство потерянной добродетели, чтобы сообщить об этом семье.
Он осушил свой кубок. Предстоящая ночь должна стать венцом его дипломатических и стратегических способностей. Криспин сильно на это надеялся.
Глава 13
После ужина слуги убрали со стола, но молодожены продолжали сидеть. Долгое неловкое молчание воцарилось в зале. Наконец граф сказал тихо, но не допускающим возражений тоном:
— Думаю, нам пора, дорогая. Я останусь в зале, пока Люси не скажет моему слуге, что ты готова лечь.
Он поднялся и, взяв ее за руку, помог выйти из-за высокого стола. Поцеловал ледяные пальчики, поклонился и прошептал:
— Даже мое терпение имеет границы, Филиппа.
Девушка послушно опустилась в реверансе, но от лица отлила краска, и, вставая, она слегка покачнулась. Граф хотел ей помочь, но она, глубоко вздохнув, выговорила:
— Постараюсь не заставлять вас ждать, милорд.
И, повернувшись, поспешила прочь. Почти взлетела по лестнице, ворвалась в комнату и остановилась как вкопанная.
— Люси! Что тут случилось?
— Лорд Кембридж велел заново обставить эту комнату, после того как вы уехали в церковь, а потом обедали и гуляли в саду. Строго-настрого велел все приготовить и сказал, что вы с мужем должны начать свою жизнь с чистого листа. И еще добавил, что вы не должны помнить спальню своей юности как место, в котором провели брачную ночь. Хотел, чтобы здесь все изменилось.
Филиппа огляделась. Куда подевались розовые бархатные драпри, свисавшие с окон и кровати? Когда- то это была комната матери, а потом стала принадлежать ей. Старую кровать вынесли и заменили новой, достаточно просторной для двоих, а драпри и ковры теперь были темно-красными. Бархатные занавеси кровати держались на сверкающих медных кольцах.
— Что ж, — усмехнулась Филиппа, — он добился своей цели, но мне больше нравился розовый цвет.
— Он уже выцвел и поблек, миледи. А это такие богатые занавеси!
— Только на одну ночь, — тихо обронила Филиппа. — И все же воспоминания о тех, розовых, навсегда останутся счастливыми. Дядя Томас — самый заботливый человек на свете. Никто, даже моя мать, не сделал бы для меня столько!
— Он очень любит всех вас, — кивнула Люси. — Но пойдемте, миледи, нет смысла медлить.
Филиппа вымученно улыбнулась.
— Как странно слышать, что ко мне обращаются «миледи», — пробормотала она, пока Люси расшнуровывала ее корсаж. Сама она старательно развязывала ленточки, соединявшие корсаж с юбкой.
— Теперь вы графиня Уиттон, миледи, — гордо объявила Люси, стаскивая с нее корсаж, за которым
