опечатан и заколочен.
В каком-то смысле она жалела об этом. Никогда больше нога человека не ступит по толстому ковру, и никто не поднесет фитили к красивым лампам. Никогда комнаты не огласит веселый женский смех, а все секреты и тайны покинут покои вместе с Сайрой.
На какую-то минуту ею овладел слепой гнев. Почему она вынуждена в преклонные годы покидать то место и тех людей, которых любила всю свою жизнь? Здесь ее дом. Она боролась за него, и он ее по праву! Слабоволие сына гонит ее от него, от внуков и из страны, которая стала ее второй родиной. И куда? Одному Аллаху известно, что ее ждет в той далекой земле, где она много лет назад впервые увидела солнце. Ах, если бы она только прислушалась в свое время к предостережениям Марнан насчет Карем!
Впрочем, нет. Не Карем, так кто-то другой все равно выжил бы ее отсюда.
Она поняла, что должна поставить точку на своей прошлой жизни и повернуться лицом к жизни новой. Да, она покидает Сулеймана и его семью, но в Шотландии ее ждут Чарльз Лесли и внуки младшего брата.
Карем, конечно же, уверена сейчас, что она одержала верх. «Жаль только, — усмехнувшись, подумала Сайра, — что она так и не узнает горькой для себя правды».
Над столицей только-только начал заниматься рассвет, а потайная калитка в личном саду валидэ открылась, и из нее вышли три женщины в черных крестьянских одеждах, в которых ходят бедные люди, с узелками. Солнце уже выкатилось на восточный небосвод, когда они пришли в порт и поднялись на борт корабля под иностранным флагом. Трап был убран, паруса подняты, и судно медленно стало выбираться из гавани.
В это самое время в Иени-серале — а точнее, в беседке на берегу — стоял султан Сулейман. Корабль с парусами, окрашенными в цвета рассвета, как раз проходил мимо него. Он увозил из Константинополя в далекую северную страну его мать…
Вскоре с минарета Великой Мечети до его слуха донесся призыв муэдзина:
— Все на утреннюю молитву, правоверные! Все на утреннюю молитву! Сегодня преставилась валидэ Хафизе!
Упав на колени, султан великой империи разрыдался.
Часть V. ДЖАНЕТ. 1533 — 1542
Глава 40
Было еще темно, когда судно вошло в узкий морской залив Форт я Джанет Лесли, стоя на открытой палубе, впервые за почти сорок лет вдохнула влажный смешанный запах земли, моря и вереска, который всегда ассоциировался в ее сознании с Шотландией. Поежившись, она плотнее запахнулась плащом, отороченным соболем, и стала вглядываться в предрассветную сумрачную даль. Справа угадывалась какая-то темная тень. Это, конечно. Майский остров. Дальше Лит и конец путешествия. Впрочем, нет, до Гленкирка им придется еще долго добираться по суше.
'Что это со мной? — досадуя на себя, подумала она. — Я до смерти напугана этой новой жизнью. Даже когда меня выкрали из отчего дома и продали в рабство, я не испытывала такого панического ужаса. Впрочем, ничего удивительного. Тогда я была ребенком и еще ничего не понимала».
— Мадам! Она вздрогнула.
— Мадам, вы простудитесь, стоя на открытой палубе в такую промозглую погоду! А ну живо в каюту!
— Мариан, ты меня испугала.
— Ничего удивительного! Любому человеку, оказавшемуся в полном одиночестве во тьме и холоде, станет не по себе. Возвращайтесь немедленно!
Обняв Джанет за плечи, Мариан провела ее в теплую, хорошо освещенную каюту.
— Как не стыдно! — ворчала служанка. — На палубе такой мороз, немудрено и слечь. Вы хотите быть больной при встрече с принцем Каримом?
— С Чарльзом, — поправила Джанет. — Принца Карима больше не существует.
— Хорошо, миледи, пусть будет Чарльз. Давайте-ка сюда ваш плащ и ложитесь. До Лита еще несколько часов ходу.
Приняв плащ, Мариан аккуратно сложила его и положила на сундук.
— Ох уж эта Эстер Кира! — рассмеялась она. — Это ж надо было догадаться заготовить целых два сундука отличного платья по последней французской моде и тайно переправить их на судно перед самым нашим отходом из Стамбула! Наверное, она наняла целый цех белошвеек, которые работали днями и ночами. И между прочим, меня с Рут тоже не забыла. Зато теперь мы, появившись в Гленкирке, не будем походить на нищих попрошаек. — Она подоткнула одеяло в ногах Джанет и взбила подушки. — Вот так-то лучше, миледи. Постарайтесь заснуть.
Джанет рассеянно кивнула и проговорила:
— Мариан, а ты твердо решила не возвращаться в Англию? Тебя никто не заставляет следовать за мной. У тебя, вероятно, родные еще живы. Да и Рут имеет право наконец познакомиться со своей семьей. Обещаю, ты никогда и ни в чем не будешь нуждаться. Я назначу тебе щедрое содержание.
Мариан фыркнула:
— А теперь можно мне сказать, мадам? Если кто-то из моих еще и остался в живых, они точно будут не рады мне. Родители, конечно, в могиле, а братья и сестры давно считают меня погибшей. Мне придется им слишком многое объяснять. Я служу вам с семнадцати лет, и вы — моя семья. Я не оставлю вас. Дочь, — она оглянулась на спящую Рут, — уже давно на выданье, но что ее ждет в Англии? Она не сможет вечно держать в секрете от людей свое прошлое, а англичане не поймут ее. А рядом с вами ничто не будет угрожать ее человеческому достоинству.
— Да, пожалуй. Я об этом как-то не подумала, — сказала Джанет.
— Вот именно, — буркнула Мариан. — Стоило нам покинуть Эски-сераль, как вы только и делаете, что жалеете себя. Султанской валидэ Сайры-Хафизе больше нет, но вы-то живы, мадам, и не изменились. Изменились лишь ситуация и обстоятельства.
Через несколько часов мы бросим якорь в Лите, ваш брат доложит об успехе своей дипломатической миссии королю в Эдинбурге, и после этого мы сразу же отправимся в Гленкирк. Потом вы увидитесь со своим сыном. Вы хотите, чтобы он расстроился, увидев перед собой жалкую, надломленную женщину? Или может быть, вы все-таки радостно раскроете ему материнские объятия и будете при этом гордо держать голову, сознавая, что сами сделали выбор?
— Я боюсь, Мариан. Мне еще никогда в жизни не было так страшно. Я совсем не знаю мир, в который возвращаюсь. Мне нет в нем места.
— Что за вздор вы несете, мадам! Первые годы вашей жизни вы провели в этом мире, а что касается места в нем, то разве вы не являетесь родной сестрой графа Гленкирка и матерью сэра Чарльза Лесли?
— Этого недостаточно, Мариан. Для меня этого мало. Меня угнетает мысль, что остаток жизни придется посвятить вышиванию гобеленов и все будут считать меня выжившей из ума старухой.
— Все в ваших руках, миледи. Если вас не устраивает такая жизнь, измените ее. Разве не вы добились того, что наш господин Селим любил и чтил вас больше всех остальных своих женщин? Разве не вы направляли султана Сулеймана? И спасли в свое время жизнь принцу Кариму, дабы он смог вырасти и стать мужчиной? Я не знаю другой такой сильной женщины, как вы, миледи. Когда за что-то беретесь, все получается. Такой уж у вас талант. Моя бабушка-ирландка говорила на гэльском наречии. Так вот в ее словаре было слово, предназначенное для женщин, которыми она восхищалась. Бабушка называла их «банри». Я не знаю, что это означает, мадам, но вы точно одна из таких женщин!
Впервые за все время плавания Джанет Лесли улыбнулась.
— Банри на языке гэлов значит «королева», милая Мариан. Спасибо тебе. Ты права. Никто не помог мне вознестись на те высоты, которых я достигла в жизни. Я все сделала сама. И сделаю снова. Я очень богатая женщина и первым делом отстрою себе дом, ибо не собираюсь жить с Адамом и его семьей.
— Неплохое начало, миледи, особенно учитывая то, что я слышала о супруге графа.
— Мариан, но ты никогда не встречалась с леди Анной.
— Зато у меня хорошие уши, мадам. Только и слышу от людей вашего брата: леди Анне не понравится то, леди Анне не понравится это. Мне удалось узнать, например, что рождественские пирушки она считает
