отчаяния. Но среди них есть один, который мне особенно дорог, вы догадываетесь, какой…
В шумной сутолоке большого порода долгие месяцы я ждал этого дня и волновался: не за Марьюшку — я верил в нее, верил в ее победу. Я верил в силу своей любви как динамической энергии: она должна была незримо окутывать ее, поддерживать, внушать бодрость… Но я настолько разуверился в милостях судьбы, что все боялся какого-то подвоха с ее стороны в виде случайности. Ведь даже погода могла испортить встречу — какова она будет под проливным дождем и зонтиком! Кроме того, во всех талантливых повестях счастливое соединение влюбленных обречено на провал: или тут вмешается какая-то роковая женщина и увлечет героя в западню, или же с возлюбленной произойдет какая-нибудь трагедия, и герой поспеет, в лучшем случае, к похоронам, а в худшем — к свежезасыпанной могиле. Прочитанное ведь оставляет отпечаток на душе.
Но на этот раз судьба и природа (если они не одно и то же) точно сговорились не чинить мне никаких препятствий.
Троицын день блистал солнышком — оно согревало, но не жгло. И когда я вышел на станции, чтобы ехать в село Ш., меня ждал редко туда заходящий автобус. Правда, расписание его рейсов не совсем меня устраивало: я попадал в Ш. на два часа раньше нужного мне срока перед самым заходом солнца. Куда я дену эти два часа? Сперва приехать в Ш. и потом возвращаться по улице мимо окон Марьюшки к холму с одинокой елью мне не хотелось. Поэтому, как только увидел вдали холм, я попросил шофера остановить машину и сошел при недоуменных взглядах остальных пассажиров — что, мол, человеку понадобилось в безлюдном месте, где нет других дорог?!
Автобус скрылся — я зашагал к холму. Мне хотелось тишины, чтоб полнее отдаться своим чувствам, сильнее ощутить значимость предстоящего.
В дальней роще закуковала кукушка. Кругом неоглядные поля, желтенькие, синенькие цветочки по обочинам дороги. Облачные горы с крутыми курчавыми ущельями величаво плыли в небесной сини. Вот вершина облачной горы преобразилась в голову великана. Борода его сперва вытянулась по направлению солнца, потом оторвалась и поплыла отдельно.
Хорошо бы с Марьюшкой, взявшись за руки, вознестись к этим облачным горам и кувыркаться по склонам пушистых ущелий!
А закат разгорался все величественней золотисто-красным пламенем и охватил уже полнеба. И чудилось мне: в бездонной голубизне неба, от края земли и почти до самого зенита во весь рост стоит величественная женщина — Вечная Жена. Над высоким лбом — диадема из звезд. И звездами струятся складки ее голубого покрывала. Взор ее устремлен в несказуемую даль, где из космических глубин идет, прокладывает к ней путь такой же гигант — Вечный Муж. Когда-то они были слиты в неописуемом блаженстве полного единства — не было ни мужского, ни женского начала, а было лишь невыразимое словами блаженство, которому ничего не нужно: оно вседовольно, всеблаженно и потому не может иметь никаких желаний. И по той же причине оно божественно — оно замерло на высочайшей ноте экстаза, оно как бы существует и не существует одновременно. Оно не способно творить — у него нет стимула. Но наступает космический срок — проявление неведомого, непостижимого ЗАКОНА и, как клин, НЕЧТО вонзается в блаженное единство и делит его на мужскую и женскую половины. И от этого разделения рождается Бог — неуемное желание снова соединиться, обрести прежнее блаженство единства. Имя этому Богу — ЛЮБОВЬ.
Любовь — вечно творящий, понуждающий и двигающий колесо жизни и эволюции Бог. Именно любовь развила в первобытном человеке разум, заставив его заботиться о самке — источнике наслаждения и потомства. Все, что создано и существует, создано единой двигающей силой Мира Любовью и через нее. Но разъединены они были для того, чтобы познавать, радоваться и страдать, стать еще лучше, совершеннее и затем по истечении неисчислимых веков вернуться к прежнему блаженному слиянию полного единства. И это произойдет, «когда все слезы будут выплаканы, когда все радости будут израдованы» и когда Космический Вечный Муж, пребывающий во всех мужчинах, так же, как Космическая Вечная Жена, пребывающая во всех женщинах, сольется с Ней в неописуемой Гармонии и Красоте. И тогда наступит конец света — разрушение Вселенной, ибо не будет больше Вседержащего, Всесвязующего Бога — ЛЮБВИ, на которой держится весь свет, которая заставляет размножаться, действовать, строить, создавать, ибо она — Сама Жизнь.
Так размышлял я, перестав замечать окружающее, пока не очутился перед межой, ведущей на вершину холма.
Взглянув на часы, я убедился, что до заката еще добрых полчаса.
— Ну, что ж, — решил я, — должен же кто-нибудь прийти первым. И стал взбираться по меже.
Под елью никого не было, но когда я подошел вплотную, из-за толстого ствола стремительно шагнула белая фигура с распущенными по плечам каштановыми волосами — Марьюшка опередила меня.
— Ты… ты пришел на… насовсем?
— Навсегда, — сказал я и жадно привлек ее к себе. Тут она зарыдала:
— Целуй меня скорее, иначе не успокоюсь… так… так… Ох, как запахло жасмином! Откуда бы ему взяться?!
Я тоже услышал. Так пахли пальчики Дулмы на Дивной горе. Стало быть, пришла присутствовать при завершении начатого ею дела. Феи ведь, будь сказано не в упрек людям, не бывают неблагодарными.
Очерк о Змеиногорске
— Лучше нашего климата нет! — сказала местная жительница. В голосе её звучала покоряющая убежденность.
Но меня и не надо было убеждать — я уже успел влюбиться в этот небольшой город, расположившийся, как в чаше, посреди холмов. По склону одного из них он ползет вверх и двумя улицами, кое-где разветвляясь, исчезает за невысоким перевалом.
«Маленькие деревянные домики и большие огороды», — так охарактеризовала его моя спутница. Везде много зелени, старые деревья, черемуха, у окон домиков — сирень. Эх, пройтись бы по этой улице вечером в начале лета, когда все тут цветет и благоухает!
И ни одной заводской трубы! Кто говорит, что тут десять тысяч жителей, а кто — что двадцать. Это районный центр, в нем имеются и кино, и детская музыкальная школа, и своя газета, и автовокзал, откуда разбегаются рейсы в разные стороны, в том числе на месторождение алтайских самоцветов — Колывань, родину уникальной Царицы ваз3 (Эрмитаж). Напомним — ваза сделана из монолитной глыбы, а диаметр её что-то более пяти метров! Отсюда до Колывани сто двадцать километров.
Мы сидим на краю города у подножия круто поднимающегося холма. На вершине соседнего холма поблескивают на закатном солнышке большие буквы: «В 1986 году нашему городу Змеиногорску -250 лет».
— Бабушка, — обращается моя спутница к проходящей мимо нас старушке, — на этой горе (она указывает на холм, у подножия которого мы сидим) земляника растёт?
— Растёт, да коровы её всю поедают. За земляникой дальше надо ходить. Вот я, захочу малины, вон туда хожу. Она махнула рукой куда-то на запад. — Нарву ведро — надолго хватит.
По словам старушки, коровы здесь бродят самостоятельно, без пастуха, и сами приходят домой для очередной дойки. Качество молока меня восхитило.
Другая женщина, домик которой стоял на берегу речки Змеевки, сообщила, что вся почва под городом
