происходило очередное разоблачение или разыгрывался новый скандал, связанный с преодолением нацистского прошлого. Но позиции Грасса всегда были в этом отношении совершенно недвусмысленны. Он последовательно осуждал тех, кто защищал собственное нацистское прошлое, недостаточно решительно отказывался от него, релятивировал преступления фашизма или умалял собственную ответственность. Эти требования он неизменно предъявлял и самому себе, не признавая срока давности даже сейчас, по прошествии шестидесяти лет. Подозрения, будто Грасс хотел опередить события, поскольку в противном случае всплыли бы компрометирующие его документы из архивов штази, попросту нелепы. «Дело» Грасса из этих архивов известно давно, он специальным личным письмом открыл его для исследователей.
За несколько дней скандал вокруг Грасса достиг невероятного размаха, а ведь книга к этому времени все еще не поступила в продажу, даже рецензии на нее разрешалось публиковать только через две недели, поэтому издательство «Штайдль» приняло решение отменить ограничительный срок, назначенный на 1 сентября. За первую же неделю продаж разошелся весь стартовый тираж в количестве 150 тысяч экземпляров,[4] а вскоре были распроданы и следующие 100 тысяч. Это породило новую нелепую версию, будто скандал инсценирован специально для раскрутки новой книги. Ульрих Виккерт также перенес свою телевизионную презентацию «Луковицы памяти» на более ранний срок. Его передача, интервью Виккерта с Грассом, вызвала ажиотажный интерес, который повлек за собою новую волну публикаций, теперь уже с развернутыми рецензиями на книгу. Эта волна хлынула далеко за пределы Германии.[5] В Польше полемика вокруг Грасса приобрела особенно острый характер из-за ее политизации и требований, чтобы писателя лишили звания почетного гражданина его родного города Гданьска (Данцига). К этому требованию присоединился Лех Валенса, который пригрозил, что в противном случае сам откажется от звания почетного гражданина.[6] Прозвучали обращения к Нобелевскому комитету с призывом отменить присужденную премию, чего, собственно, комитет раньше никогда не делал.
Наконец, на книгу Грасса начали откликаться солидные рецензенты и литературные критики ведущих немецких газет. Они, как всегда, расходились во мнениях по отношению к Грассу. Обращали на себя внимание наиболее высокие оценки. Так, уже упоминавшийся Хуберт Шпигель, литературный редактор газеты «FAZ», написал: '«Луковица памяти» — не автобиография, это роман о жизни Гюнтера Грасса. Это его величайшая и важнейшая книга со времен «Данцигской трилогии»'.[7]
На фоне всех этих событий публика с немалым нетерпением ожидала объявленной презентации книги в знаменитом брехтовском театре «Берлинер Ансамбль», где 4 сентября Грассу предстояла личная встреча со своими многочисленными читателями. Презентация затевалась в виде традиционного «Голубого дивана», когда тот или иной известный писатель не только представляет свою новинку, читая фрагменты из нее, но и отвечает на вопросы ведущего, который обязан в интересах слушателей не слишком щадить выступающего. Грасс не обманул ожиданий. Театральный зал, рассчитанный на 750 мест, был переполнен, но не вместил всех желающих, поэтому в фойе был вынесен экран, на который шла трансляция со сцены. Второй канал немецкого теле видения ZDF показал целиком всю почти двухчасовую передачу.[8] На следующий день Грасс встретился с еще большим количеством публики во Франкфуртском оперном театре. Здесь, как и в Берлине, писателя принимали более чем благосклонно. С этого времени острота дискуссий явно пошла на убыль, но интерес к книге, судя по темпам продаж, продолжал оставаться высоким — она являлась бесспорным лидером в еженедельных списках бестселлеров.
У братьев Гримм есть «Сказка о том, кто ходил страху учиться». Грасс как бы и отсылает к ней читателей названием небольшой четвертой главы «Как я учился страху», которая повествует о том, что ему пришлось пережить в последние месяцы войны. Страницы именно этой главы и стали поводом для скандала. Пересказывать ее не хочется — все-таки мы имеем дело с художественным произведением, — поэтому ограничимся краткой реконструкцией фактического материала, привлекая не только эту главу, но и другие источники.
Еще в пятнадцатилетнем возрасте, то есть в 1943 году, Грасс из мальчишески глупого желания погеройствовать решил пойти добровольцем в подводники. Это не было редкостью, поскольку доброволец получал определенную возможность выбрать род войск и даже некоторые привилегии, а уклониться от призыва все равно бы не вышло, к тому же никто не хотел попасть в пехоту. Подводником его не взяли по малолетству, но заявлению, видимо, дали какой-то ход, поэтому, когда подошел нормальный призывной срок, он получил повестку.
Тут Грасс ссылается на пробелы памяти. Он не может вспомнить, какой была повестка, явствовало ли из нее, что его призывают в войска СС, или это выяснилось уже на призывном пункте. Это дало повод усомниться в искренности писателя. Дескать, обычно даже в войска СС, не говоря уж о «черных СС», брали не просто добровольцев, требовалось еще и согласие родителей, даже рекомендация директора школы. Публицист Клаус-Райнер Рёль, который некогда издавал леворадикальный журнал «Конкрет» и был женат на Ульрике Майнхофф, учился в той же данцигской школе, что и Грасс. Был почти его ровесником. По его словам, повестку из войск СС нельзя было не узнать. К тому же все боялись попасть туда, поскольку было известно, что солдаты из войск СС пленных не берут, зато и их самих расстреливают на месте. Рёль рассказал собственную историю. Он и еще несколько его ровесников получили командировочное предписание явиться на сборный пункт в другой город с запечатанным пакетом. Уже на месте они догадались, что со сборного пункта их отправят в войска СС, вскрыли пакет и убедились в верности своей догадки. Пакет уничтожили, на сборном пункте соврали, будто потеряли его при бомбежке, и таким образом оказались в обычных армейских частях.[9]
Но ведь этот рассказ косвенным образом подтверждает то, что в последние месяцы войны в войска СС набирали не только добровольцев, а призывники порой только на сборном пункте узнавали о своей судьбе.
Так или иначе, по словам Грасса, в сентябре 1944 года он был направлен в учебное подразделение войск СС. Похоже, его подвела память. Документально зафиксированная дата поступления в 3-е учебно- резервное подразделение — 11 ноября 1944 года. В конце февраля 1945 года он был приведен к присяге. Военная специальность: заряжающий танкового орудия. Из того времени, что шло обучение, Грасс несколько недель симулировал желтуху, хотел избежать муштры. Сама принадлежность к войскам СС его, по все той же мальчишеской глупости, не смущала. Эти части казались ему армейской элитой, которую бросают на самые трудные участки, и только.
Затем Грасс попадает в разные подразделения 10-й танковой дивизии войск СС «Фрундсберг», которые наспех формировались и переформировывались, чтобы прикрыть участок фронта между населенными пунктами Мускау и Форст на левой стороне Нейссе, где войска Первого Украинского фронта под командованием маршала Конева готовили прорыв, начинавший грандиозную Берлинскую операцию. Первые трупы Грасс увидел еще на марше. Это были немецкие солдаты, висевшие на придорожных деревьях или на уличных столбах с табличками «Дезертир».
Точной даты первого «огневого соприкосновения с противником» Грасс не помнит, называет только середину апреля, но, видимо, это было 16-го числа, когда советские войска пошли в наступление. Всего несколько залпов «катюш» по леску, где расположилась рота, за три минуты выкосили половину личного состава.
Подразделение Грасса было рассеяно, сама дивизия «Фрундсберг» вскоре попала в окружение. Грасс несколько раз оказывался на волосок от смерти. Так было, например, когда небольшое отделение забилось в подвал одноэтажного дома, где размещался то ли велосипедный магазин, то ли мастерская. Фельдфебель приказал разобрать велосипеды и — врассыпную. Грасса, не умевшего ездить на велосипеде, оставили прикрывать отход. Выскочивших из подвала положили на месте автоматные очереди. Грасс выбрался через окно на задний двор. Так и спасся. Позднее прибился к другому подразделению. Его послали в разведку. Тут
