— поется в известной разбойничьей песне. Затем дочь выходит замуж «за море», а сыновья «в разбой пошли». Проходит девять лет, дочь родила сына и едет с ним в гости к матери. Здесь, в пути, и происходит драма.
И только ночью старший брат, расспросив пленницу, выясняет, что
Сюжет «братья-разбойники и сестра» относится к числу наиболее распространенных балладных сюжетов, зафиксированных в песенниках с конца XVIII века и бытовавших на Русском Севере, а также в Украине и Белоруссии.
Разбойники в фольклоре редко женятся, а если женятся, то оседают и перестают быть разбойниками. Настоящие лиходеи уводят девушек в плен, а затем расправляются с ними. До сих пор в деревнях поют еще жалостливую песню о Гале, сбежавшей с разбойниками, или как вариант — c казаками или солдатами. Позабавившись с нею, те привязывают ее за косы к толстой сосне и зажигают у сосны костер. Если они берут себе «полюбовницу», то могут бросить ее за борт, отдать своим товарищам или снести ей голову. Разбойник в народном понимании фигура безбрачная. Разбойничья ватага живет скорее по законам добрачных гуляний и бесчинств мужской молодежи, жестко и бескомпромиссно, как и другие категории дорожных людей.
Эти стереотипы поведения могут быть сопоставлены с некоторыми обычаями современной криминальной культуры. Упомянем, например, убийство проигравшим в карты первого встречного.
Воры в законе еще несколько лет назад во время обряда «коронации» — обретения воровского статуса — торжественно порывали с семьей, некоторые обязывались даже никогда не вступать в брак, чтобы ни от кого не зависеть. Его «матерью» теперь становится воровское братство — «семья». Заключенный, имеющий настоящую семью на воле, в тюремной среде пренебрежительно назывался «забабошный».
Кратко же подводя итоги.
Насилие — было и есть неотъемлемая часть жизни нашего общества на всех этапах его развития и, к сожалению, далеко еще не исчерпало свою социальную роль.
Насилие — это часть человеческой природы, один из ее инструментов и своеобразный общественный регулятор.
Можно долго рассуждать о гуманизме и варварских обычаях и пережитках, природа же просто берет свое.
Хулиганство по-русски
В темном подземном переходе встречаются гопник и интеллигент. Интеллигент пытается обойти гопника стороной, но тот соответственно не дает, и пыряет ножом интеллигента. Интеллигент делает удивленные глаза, держится за живот и сползает напол. Тогда гопник делает презрительное лицо, разводит руками и восклицает: — Обидели его, понимаешь! Обидели.
Само понятие «хулиганство» появилось в России в 90-х годах XIX века. В официальных документах оно впервые встречается в 1892 году, когда петербургский градоначальник фон Валь предписал полиции принять меры против бесчинствующих «хулиганов».
Под последними он имел в виду «уличных бездельников, забавляющихся издевательствами над горожанами».
В России новое слово прижилось не сразу. В энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона его включили только начиная с издания 1909 года. Примерно в то же время оно начало мелькать в газетах. Слово это пришло в Россию из английского языка. По одной из версий, оно произошло от имени некоего Патрика Хулигена, прославившегося своими безобразными выходками. По другой — это производное от названия шайки, орудовавшей в Лондоне.
В отличие от слова «хулиганство», явление, которое оно означало, для России было не ново. Традиция «озорства», «бесчинств» и «проказ» была настолько древней, что некоторые исследователи начала XX века всерьез искали ее корни в легендарных временах. Первым хулиганом называли чуть ли не былинного богатыря Илью Муромца, который, когда у него «кровь по жилушкам играючи расходится», налетает на толпу бояр, и «где пройдет — улица, повернется — переулочек».
Впрочем, чтобы убедиться, что хулиганство — явление древнее, необязательно заглядывать в столь уж далекое прошлое. О любви народа к «озорничанию» свидетельствуют многочисленные летописные и законодательные документы XVI–XVIII веков, а также воспоминания иностранцев, посетивших средневековую Московию. Путешественники, проезжавшие по ней, не уставали поражаться размаху, с которым московиты отмечали праздники. Практически все сообщали, что любое народное гуляние непременно должно закончиться дракой или еще какими-нибудь пьяными выходками.
Как писал один немец, на Масленицу «у московитов почти беспрерывно продолжается обжорство и пьянство… и только и слышно, что того-то убили, того-то бросили в воду». Не меньшее удивление у иностранцев вызывало и то, что в большинстве случаев «драки и буйства заканчивались миром, который скреплялся совместно выпитым магарычом».
Но драки и потасовки были не только стихийными. Параллельно в Московии возникла традиция организованных кулачных боев. Проводились они главным образом зимой, что было еще одним непонятным для иностранцев обычаем русского озорства. Хотя именно это и было ключом к разгадке драчливости и задиристости местных жителей. Зимой, когда работ по хозяйству становилось на порядок меньше и многодетные семьи теснились в домах, у людей неизбежно накапливались злоба и раздражение, обращать которые на членов собственной семьи было не принято. Так что озорство и кулачные бои становились единственным способом разрядки.
Власть, понимая это, на подобные народные вольности, как правило, не обращала внимания. Почти все возникающие на почве «буйства» конфликты разрешались их участниками. Если же быстро помириться не удавалось, происшествия рассматривались на посадских или сельских сходах. Слабая попытка как-то повлиять на ситуацию с народным озорством прослеживается в «Домострое» — полуофициальном кодексе общественного, религиозного и семей-но-бытового поведения, появившемся в XV веке.
Его автор пишет: «Когда пригласят тебя на пир, не упивайся до страшного опьянения и не сиди допоздна, потому что во многом питии и в долгом сидении рождаются брань, и свара, и драка, а то и кровопролитие». Впрочем, рекомендациями дело и заканчивалось. За их соблюдением никто особо не следил. Власть вмешивалась лишь в том случае, если затрагивались ее интересы или же интересы дворян- помещиков.
