– Мы ничего не теряем, – сказал он. – Нельзя потерять то, чего нет. Мы блокированы. У нас отказали двигатели.
– Но ты кричал: «Ко мне!». Ты звал их к себе, на них напали, ты требовал, чтобы они убежали от опасности, а сам не противоборствовал нападению? Ведь так? Почему ты струсил, вот что я хочу знать!
Она стояла перед ним, разгневанная и преображенная. Она не была красивой и в молодости, но, сердясь, хорошела. Сейчас она увиделась ему такой зловеще красивой, что сжалось сердце. Она ненавидела его – нужен был сильный толчок, чтобы вырвалась наружу так долго сдерживаемая ненависть. «Сильный толчок? – подумал он с горькой иронией. – Трагедия, а не толчок! Возьми себя в руки! – мысленно приказал он себе. – Хронолет не уничтожен. Не такой корабль «Гермес», чтобы его можно было превратить в груду обломков с первого удара».
– Не молчи, Анатолий! – гневно крикнула Мария. – Я должна знать все, что знаешь ты!
Да, она должна знать все, что знает он. Да, он кричал «ко мне!», а не «иду к вам, держитесь!». Но не оттого, что струсил. Нападение совершилось разом и на хронолет, и на десантный отряд. Но хронолет лишь блокирован и обездвижен, а десантный отряд разметали. Бах, возможно, погиб. Авиетку с Аркадием, Асмодеем и Уве Ланной гонят в плен или на гибель. Она закатывается в невидимость, а что в той невидимости? Связи нет – их передатчики повреждены, приемники «Гермеса» бездействуют.
Блокада «Гермеса» усиливается. Вокруг хронолета дико выкручиваются физические поля. Гравитационные удары, резонансная судорога…
– Но я не чувствую нападения, Анатолий! Мы экранированы?
– Конечно. Сниму на минутку оптический экран, чтобы ты увидела, что снаружи.
Мария, ослепленная, закрыла глаза, но бушеванье света проникало и сквозь веки. Мир пылал и содрогался. Огромные деревья – еще недавно величественные стволы с голубыми кронами – метались, раскалывались и рушились белокалильными факелами. Земля стала подобием воды – по ней мчались волны песка и камней, она вспухала и опадала, взбрызгивалась фонтанчиками, взлетала облачками валунов и осколков, земляные волны оторачивало, как пеной, пылью. Небо валилось на землю. Мимо хронолета ошалело пронеслась одна из Гарун. Мария вскрикнула – звезда чудовищным болидом врезывалась в планету. Гаруну взметнуло ввысь, она пропала в пылающем лесу.
Кнудсен погасил внешний мир. Только на дисплее расплывалось пятнышко – авиетка пропадала где-то вдали, в еще не возмущенном краю. Светопреставление было поставлено только в окрестностях корабля.
– Анатолий, это ужасно! Ты уверен, что экраны выдержат?
Он ответил с мрачным спокойствием:
– Какое-то время – да. Постараюсь провести контрманевр до того, как защитные экраны откажут.
Она сказала с надеждой:
– Ответим на их нападение контрударом?
Он покачал головой.
– Они держат «Гермес» на прицеле и бьют по кораблю. А по какой цели бить нам? Хочу выскользнуть в фазовое время. Но хрономоторы от неожиданной вибрации, которую автоматы сразу не погасили, разрегулированы. Если не будешь меня отвлекать…
– Я не буду тебя отвлекать, Анатолий!
И, чтобы не попадаться ему на глаза, она села позади. Кнудсен склонился над пультом, пальцы бегали по кнопкам – как по клавишам рояля в бурном фортепианном пассаже. Она видела его спину – какая хмурая спина, какие суровые плечи! А в лакированной панели мнемосхемы отражалось его лицо. Лицо было незнакомо: старый друг, сколько раз смотрелось на него, каждая черточка, каждая морщинка – так всегда представлялось – изучены абсолютно. Внешне все такое же: те же морщинки, те же глаза, те же волосы, но всё вместе – неожиданное.
Она помнила Анатолия – доброго паренька, так смешно смущавшегося, когда над его неуклюжестью подшучивали друзья; помнила мужчину, подавленного их общим великим несчастьем – гибелью ее сына и мужа; знала и знаменитого хроноконструктора, создателя первых кораблей времени – спокойного, невозмутимого при осложнениях, равнодушного к своей славе, к ученым почестям… Этого, собранного и натянутого, сурового, почти жестокого – таким он глядел из панельного зеркала,– еще не знала. Таким, наверное, был древний бог Хронос – недаром он повесил в каюте образ грозного бога.
Он уловил ее взгляд в зеркале, ответил рассеянным взглядом, и тут же забыл о ней. На панели вспыхивали и погасали красные и зеленые огоньки, они вытягивались в линии, складывались в запутанные фигурки – схемы взаимодействия аппаратов. В их метании ощущался хаос, пальцы Кнудсена нажимали на кнопки – каждая красная и зеленая вспышка была ответом на приказы с пульта. Пальцы нервничали и сердились, они чего-то добивались, у них что-то не выходило. Правая рука разбрасывалась пальцами по всему пульту, левая била в одни и те же точки – как бы вызывая что-то из бездействия. И вскоре у Марии сложилась ясная картина – правая рука обеспечивала координацию, она создавала общий фон, она трудилась сосредоточенно и хладнокровно. А левая взывала: каждый палец, нажимая на свои кнопки, чего- то настойчиво требовал и раздражался, что требование не исполняется. Марию захватила живая речь левой руки, она хотела проникнуть в скрытое ее значение, но смысл оставался вне ее понимания. Мария не вынесла и сказала очень тихо:
– Не получается…
Кнудсен услышал и сердито ответил – сердился не на нее, а на разлаженные автоматы, она это поняла:
– Получится!
Он продолжал с той же быстротой и настойчивостью манипулировать с клавиатурой, и она вскоре определила, что картина вспышек меняется. Зеленые и красные огоньки складывались в правильные сочетания, стали повторяться одни и те же фигурки. Повторяющиеся фигурки, видимо, образовали схему, какой добивался Кнудсен. Его пальцы успокаивались – уже не раздраженные, просто властные, они приказывали, а не взывали. Из рук исчезало живое чувство, так поразившее Марию: они только что были самостоятельными личностями, со своими мыслями и знаниями, теперь снова стали только руками – работали, как и полагается рукам, исполнителям воли хозяина.
Кнудсен хмуро сказал:
– Выскользнули в фазу. Теперь буду определяться, где мы и когда мы в этом «где» и что нас ждет?
Она спросила:
– Опасаешься нового нападения?
– Вряд ли. У рангунов нет хронопреобразователей. Мы в другом времени и в другом месте – стало быть, недоступная цель.
Она знала, что любой отход во времени от пути в будущее или в прошлое невозможен без смены места в пространстве. Таков кардинальный закон хронистики – начатки ее она усвоила. Но тот же закон утверждал, что и малый выход в хронофазу иногда сопровождается несоразмерным броском в пространстве. Как далеко от прежнего места это их новое «где»? Не столкнутся ли они при перемещении с крупным материальным телом? Не унесло ли хронолет с Дилоны? Может быть, они снова в межзвездном пространстве? И, словно отвечая на ее молчаливые вопросы, Кнудсен сказал:
– Далеко не унесет. И автоматы следят, чтобы перемещение в пространстве было такое же незначительное, как и во времени. Снимаю оптический экран.
Стены кабины стали прозрачными. Хронолет лежал на голой скале в долинке. Вокруг высились горы.
– Мы по-прежнему на Дилоне, это главное. Сейчас выйдем и определимся. Но перед этим я должен кое-что сказать тебе. Не время для выяснения отношений, но ты сама вызвала меня на это.
– Слушаю, Анатолий.
Он глядел строго и печально.
– Ты сказала, Мария, что простила мне гибель сына, но гибели Аркадия не простишь. Я хочу, чтобы ты знала: сам себе я гибели Алексея никогда не прощал. А товарищей мы спасем, если они еще живы. И горе тем, кто будет мешать нам!
Она молча смотрела на него. Она все более убеждалась, что он иной, чем она всегда думала о нем.
2
