явились сюда изучать, а не убивать саргонов. Мне отвратительна даже мысль о нападении с гравиметом в руках на бедолаг, вооруженных лишь стрелами и собственными когтями!
– Вызовем подмогу со звездолета?
– Он далеко от Саргоны. Подмога опоздает.
– У тебя есть, очевидно, какой-то иной план? Без истребления хищных туземцев?
– Саргонов нужно не истреблять, а ошеломить. И когда они растеряются, освободить Павла.
– Ахнуть предводителя дубиной? Гравиметы исключаются, лазеры тем более, а иных средств ошеломления я не вижу.
– Скоро увидишь. Мне нужен час, чтобы добраться до планетолета и вернуться обратно. Если за это время саргоны захотят сделать что-либо плохое с Павлом… В общем, постарайся протянуть время до моего возвращения.
– Я обойду лесом полянку и выйду к месту, где лежит Павел. Ищи меня в той стороне. Но помни, что, если они покусятся на его жизнь, я церемониться с ними не буду.
Панов бесшумно скрылся. Рой потратил минут пять, чтобы, держась на безопасном расстоянии, подобраться к Павлу. Северцов лежал на том месте, куда его бросили. На поляне дымил костер.
Несколько кольев, косо вбитых в землю, сходились над центром костра, на переплетении кольев висела туша. Рой с отвращением узнал в ней такого же саргона, как и те, что жарили его. Несчастный, предназначенный для шашлыка, был только без крыльев – крылья, наверно, оборвали как не представляющие гастрономической ценности. «Каннибалы! – с отвращением думал Рой, сжимая рукоять гравимета. – Вот пошлю импульс в разрешающее устройство, и гравитационный удар разнесет вас облачком молекул. И я обязательно это сделаю, если Шурка запоздает. Даже хочу сделать, как бы потом ни корили меня на Земле!»
Закончив с устройством одного костра, саргоны соорудили неподалеку другой. Четыре воина подошли к Павлу, взвалили его на крылья и понесли ко второму костру. Рой вздохнул и выдвинулся вперед. Шура все не появлялся. Ничего другого не оставалось, как применить оружие. Рой мысленно послал в разрешающее устройство гравимета формулу, снимающую блокировку гравитационного конденсатора. Теперь оставалось лишь нажать на спуск. Рой медленно поднял гравимет и прицелился в предводителя, важно восседавшего в центре поляны.
И тут из леса раздался мощный рев. Саргоны в ужасе заметались по поляне, визгливо прядая ушами и судорожно треща кожистыми крыльями. Рой радостно засмеялся и опустил гравимет. На поляну вырвалось существо, напоминавшее гигантскую обезьяну. Раздутая грудная клетка зверя исторгала пламя, глаза свирепо пылали. Пришелец, вытянув две раскаленные до синевы гофрированные лапы, снова трубно заревел. Светящийся состав, каким Панов обмазал свой скафандр, сверкал так устрашающе, что саргоны, бросив костры, устремились в лес.
Рой подбежал к Северцову, быстро перерезал веревки и крикнул:
– Беги к планетолету! Мы с Шуркой прикроем отступление… Куда ты, сумасшедший?
– Не пропадать же добру, – хладнокровно возразил Северцов и направился к стереокамере.
Панов продолжал реветь и размахивать светящимися лапами. Но саргоны быстро пришли в себя, в пылающее чудовище полетели стрелы. Северцов скрылся в чащобе. Рой схватил Панова за руку и увлек за деревья. В лесу Шура упал, поднялся, сделал несколько шагов и снова упал.
– Тебя подстрелили! – крикнул Рой и выдернул стрелу из шеи Панова. – Стрела отравлена!
Панов пытался идти и не мог. Рой взвалил его на плечи и помчался к реке, где стоял планетолет. На берегу он свалился. К ним подскочил Северцов.
– Скорей лекарства! – крикнул Рой. – Боюсь, это мгновенно действующий яд! Скорей, скорей!
Северцов бросился к планетолету. Панов последним усилием приподнялся, слабо улыбнулся Рою.
– Помнишь, Рой, – прошептал он. – Звезда Великих Провалов… Не везет мне…
– Все! – с отчаянием сказал Рой, бросая на землю бесполезные лекарства. – Он умер. Все, Павел!
– Все, Рой! – сказал Панов, встряхивая друга. – Очнись. И довольно плакать. Ты же видишь, я живой.
Однако прошло немало времени, пока у Роя перестали трястись ноги и руки и восстановилось умение говорить.
– Так вот оно, твое новое изобретение! – сказал он, когда они вышли наружу.
– Да, Рой. Изображение становится реальностью, а зритель превращается в одно из действующих лиц. Скажи мне, пожалуйста, мы спасли Павла от саргонов?
– А разве ты не видел, как мы его спасали?
– На моем стереотеатре каждый может смотреть свой особый спектакль. Для себя я выбрал другую программу. Она немного связана с занимающей меня теперь проблемой воспоминаний, правда уже не моих личных, а, так сказать, общечеловеческих… В моей стереокартине мы с тобой перенеслись в прошлое, в далекий двадцатый век, прогуливались по Москве… И где-то на окраине увидели горящий деревянный дом, откуда доносился плач девочки.
– Ну, и…
– Конечно! Я вскочил первый, за мной в пылающее здание вбежал ты. Лопались стекла, мы перепрыгивали через горящую мебель…
– Ты мне скажи, что с девочкой?
– Ее вынес ты. Она даже не обгорела, только очень перепугалась.
– А ты, Шурка?
– Я погиб в огне, – грустно сказал Панов. – Все это очень странно, но как-то всегда получается так, что во всех моих стереокартинах сам я всегда погибаю.
ОГОНЬ, КОТОРЫЙ ВСЕГДА В ТЕБЕ
Создателем индивидуальной музыки общепризнан Михаил Потапов. На концерте Потапова – он состоялся первого мая 2427 года по старому летосчислению – изумленное человечество познакомилось с новой и такой ныне популярной формой музыкального самозвучания (Потапов, как известно, употреблял термин «музыкальное самопознание»). Но не стоит думать, что новая форма музыки появилась сразу, как Афродита из морской пены. У великого творения Потапова есть не только история, повествующая о том, как оно заполонило в короткий срок умы и чувства, но и предыстория – и, к сожалению, трагическая.
Недавно разбирали архив известных физиков прошлого века – братьев Генриха и Роя Васильевых. Среди прочих документов нашли в нем и материалы, которые бросают свет на истоки индивидуальной музыки. Материалы эти будут опубликованы в сорок седьмом круге пленок «Классики науки», а здесь мы воспроизведем лишь речь Роя на собрании членов Общества классической музыки. Речь эта никогда не передавалась в эфир и не печаталась на официальных пленках общества. Возможно, это объясняется тем, что классическая музыка, сегодня снова имеющая немало поклонников, в те годы была почти полностью позабыта и собрания ее немногочисленных адептов не привлекали к себе широкого внимания.
Ниже дан сохранившийся текст речи; начало, к сожалению, утрачено.
'…Это произошло незадолго перед последней болезнью Генриха. Он уже прихварывал: ранения, полученные при загадочной аварии звездолета на Марсе, – тайна, впоследствии им же с таким блеском распутанная, – были залечены, но не преодолены. Внешне Генрих оставался бодрым, красивым, быстрым, но я уже смутно догадывался, куда идет дело, и в один нехороший день – я потом объясню, почему он нехорош, – силой вытащил брата из лаборатории.
– Ты дурак, Генрих, – сказал я. – А я скотина. Не спорь со мной. Я не терплю преувеличений и если говорю, то объективную истину.
– Я не спорю, – возразил он кротко. – Но я хотел бы знать, что тебе от меня надо?
– Сейчас мы выйдем наружу. И будем ходить по городу. И погуляем в парке. А возможно, слетаем на авиетках к морю и покувыркаемся на волне. И если мы этого не сделаем, я буду чувствовать себя уже не скотиной, равнодушно взирающей, как брат неразумно губит себя, а прямым убийцей.
Он с минуту колебался. Он глядел на приборы с грустью, словно расставался с ними надолго. Мы в это время исследовали записи второго механика звездолета «Скорпион», единственного человека, оставшегося в живых после посадки галактического корабля на планетку Аид в системе Веги. Загадок была масса, многие не разъяснены и поныне, а тогда все казалось чудовищно темным.
