кто ночью бесконечною укрыт,и чьи глаза померкнули впотьмах.И горько мне, и с горем пополамя скорбный подвожу скорбям итоги заново плачу по всем счетам,хотя по ним расплачивался в срок.Но если твой я вспоминаю взгляд,то нет потерь, и всё идёт на лад.
XXXI
Ты предоставил грудь свою сердцам,что я давно умершими считал.Уютно и любимым, и друзьямтам, где любовь и дружба правят бал.Любовь исторгла из моих очейпотоки влаги — подать мертвецам,которые, покинув мир теней,в тебя переселились, словно в храм.Но траур по возлюбленным моимне означает, что любовь мертва;и оттого, что им необходим,ты на меня присвоил все права.Любимые мои — в тебе одном,и я один им нужен целиком.
XXXII
О, если жив ты будешь и здоров,когда мой прах смешается с землёй,и вдруг отыщешь том плохих стихов,что сочинил поэт любимый твой, —не примеряй их к новым временам:хоть перья есть бойчее моегои уступлю я модным рифмачам, —любовь тебе нужней, чем мастерство.И ты, подумав обо мне, вздохни:«Когда б он жил с эпохой не вразлад,он рифмовал бы лучше, чем они,возглавив сочинителей отряд.Но если Муза друга умерла —его любовь превыше ремесла».
XXXIII
Подняв своё державное чело,лобзало солнце изумрудный лес,потоки позолотою зажглоблагодаря алхимии небес;но если ковыляла перед нимничтожных туч косматая гряда,оно, закрывшись облаком густым,сгорало на закате от стыда.Так и моё светило — лишь на мигсвой триумфальный блеск явило мнеи тут же скрыло свой небесный ликза тучами, в заоблачной стране.Моя любовь стыдиться не должна:и солнце в небесах не без пятна.
XXXIV
Зачем, пророча солнечный денёк,ты дал мне выйти без дождевика,чтобы гнилой туман меня облёк,а светлый лик твой скрыли облака?Хотя, исхлёстан бурей дождевой,обрёл в тебе я нежного врача,кому бальзам понравится такой,что лечит боль, позора не леча?Твой стыд не исцелит моих скорбей,раскаянье — не возвратит утрат;обидчика прощать всего больнейтому, кто на кресте обид распят.Но жемчугами слёз твоих сполнатвоей любви искуплена вина.
