законе и за православие не щадя себя и нас на то утверждающа, должни есмии все единодушно помрети безбожными сими агаряне. Дерзай, царю, на не же еси пришел, да збудется на тебе, государе нашем, Христово слово: всяк просяй приемлет, толкущему отверзается».[16]
После молебна русские войска подвергли бомбардировке города деревянные стены. Против главных Царевых ворот, где стояли с полками царь Иван Грозный и удельный старицкий князь Владимир Андреевич, была выстроена трехъярусная осадная башня, достигавшая 15-метровой высоты.
Установленные на ней орудия вели по городу убийственный огонь, «… и Арские ворота до основания збища, и обломки избили, и множество людей побиваху, верхними бо каменными ядры и каменьми чрез вся нощи стреляше, да не опочивают погани».[17]
Казань была сильной крепостью, к тому же защищенной с двух сторон серьезными естественными преградами — болотистой речкой Казанкой и тинистым Булаком. Столицу Казанского ханства окружали крепкие деревянные стены с 15-ю башнями, рвы глубиной до 15 метром. Внутри городских стен, на холме, была еще одна крепость с 8-ю башнями и высокой дубовой стеной. Город имел многочисленный гарнизон: «35 тысяч Казанцев и 3 тысячи ногаев; его поддержал почти 30-ти тысячный отряд конницы князя Япанчи, нападавший из Арского леса».[18]Отряд Япанчи не случайно находился в тылу русских войск, так как здесь было самое удобное место для приступа осажденной крепости. Вот почему главные военные события развернулись именно на этом направлении.
Казанцы сопротивлялись с мужеством отчаяния. Часть их войск осталась за стенами крепости и постоянно нападала на русский лагерь из окружающих лесов. Эти нападения сопровождались вылазками из города. В течение трех недель под Казанью шли столь тяжелые бои, что, по словам участника осады князя Андрея Курбского, не всегда оставалось время для приема пищи.
На Арском поле разбили свои станы большой полк под командованием воеводы Михаила Воротынского и передовой полк удельного старицкого князя под командованием воеводы Юрия Оболенского.[19]
Известно, что еще как минимум два старицких полка участвовали в осаде Казани — «на Галицкой дороге воеводе Ивану Угрюмову-Заболоцкому» с полком велел быть царь Иван Грозный, а воевода Угрюмов-Заболоцкий служил старицкому князю, и еще один полк находился при царе Иване IV, которым командовал удельный старицкий князь Владимир Старицкий.[20]
Осадные работы затянулись больше чем на месяц. Только 30 сентября был предпринят первый штурм. Против Арских ворот взорвали подкоп, но захватить Казань не удалось. Тогда было решено штурмовать город со всех сторон, чтобы оборонявшиеся не могли маневрировать своими силами, но главный удар по-прежнему планировался со стороны Арского поля. Было заложено еще «сорок восемь бочек пороха под Ногайские ворота, неподалеку от Арских».[21]
Перелом наступил 2 октября, когда находившийся в царском лагере иноземный мастер Размысл взорвал порох в подкопах, сделанных в двух местах под городскими стенами: «… и затряслось все то место, где стоял город, и заколебались городские стены, и едва весь город не разрушился до основания».[22]
И здесь, согласно версии официальной летописи, именно князь Владимир Старицкий возглавил русские войска и привел их к долгожданной победе. А сам царь Иван Васильевич в это время пребывал на службе в полотняной церкви и долго молился за победу русского оружия. Когда его известили о начавшемся штурме, то он ответил: «А ще до конца пения дождем да съвършенную милость от Христа получим». После моления царь сел на коня и выехал к войску, то «знамена христианские» были уже на стенах «градных».[23]Интересно, что ту же версию мы находим и в ряде литературных текстов, вышедших из духовной среды: «Степенной книге», составленной при участии царского духовника Андрея, будущего митрополита Афанасия, в Чудовом монастыре, в повестях о взятии Казани Троицкого старца Адриана Ангелова.
Через проломы воины большого и передового полков ворвались в город. На узких и кривых улицах города произошла кровопролитная сеча. Татарская столица пала.
В тот же день, после того как одну из улиц города удалось очистить от трупов, Иван Грозный въехал в Казань и остановился в ханском дворце. Русский царь перед лицом поздравлявших его воевод вынужден был признать действительных героев взятия Казани: «Бог сиа содеял твоим, брата моего, попечением и всего нашего воиньства страданием».
Почти то же повторил он в своей речи перед митрополитом и всем Освященным собором по въезде в Москву в Сретенском монастыре. Там он объяснил победу Божьей милостью, а «такоже попечением и мужеством и храбростию брата нашего князя Владимира Андреевича и всех наших бояр и всего… воиньства тщанием и страданием».[24]На что, в поздравлении царю удельный князь Владимир Старицкий отвечал: «И впред у Бога милости просим умножити лета живота твоего, и покорит всех съпостат твоих под нозе твои и дасть ти сынове, наследники царству твоему, да и в тишине и покои поживем».[25]Но о покое, как покажут дальнейшие события, современникам царя Ивана Грозного оставалось только мечтать.
В честь победы в Москве в Грановитой большой палате царь Иван Грозный устроил торжество: «… и в те три дня государь раздал казны своея, по смете казначеев за все деньгами, платья, судов, доспеху и коней и денег, опричь вотчин и поместий и кормлений, 48 000 рублей…», боярам и воеводам, которые с ним «мужествовали в бранех». А брата своего, старицкого князя Владимира Андреевича, государь жаловал «шубами, и великими фрязскими кубками, и ковшами златыми…».[26]
Успех на востоке имел большое значение для исторических судеб России. Овладение всем волжским торговым путем открыло перед Россией богатые восточные рынки и способствовало оживлению ее внешней торговли. Началась интенсивная колонизация русским крестьянством плодородных земель Среднего Поволжья. Народы Поволжья были избавлены от гнета татарских феодалов. Также Казанская победа означала перелом в истории отношений России с ее южными и восточными соседями. Теперь Россия уже не только защищалась от нападений с их стороны, но и сама перешла в наступление, а одно из недавно угрожавших ей «царств» — наследников Золотой орды, вошло в состав Русского государства.
В 50-е годы XVI столетия князь Владимир Андреевич Старицкий еще более проявит себя на поприще воеводы, так как применение военным силам в то опасное время находилось постоянно. В1553 году он хотя и не принимал участия в военных действиях против крымских татар, но находился с царем Иваном IV в Коломне.[27]Этому, наверняка, есть свое объяснение. Дело все в том, что царь Иван Васильевич не забыл мартовские события 1553 года, когда глава Российского государства вдруг занемог «тяжским огненным недугом». Он бредил в жару, перестал узнавать близких людей. В такой ситуации было принято решение о составлении завещания и приведения бояр, а также князя Владимира Андреевича, ближайшего родственника царя, к присяге на верность его наследнику Дмитрию. Опять создавался прецедент, который был после смерти великого князя Василия III при малолетнем Иване IV, повлекший за собой смуту. Началось скрытое соперничество группировок знати, и з частности недовольство чрезмерным возвышением Захарьиных, родственников царицы Анастасии. Именно в этот период времени многие бояре выразили свои симпатии старицкому князю, так как уже в случае смерти малолетнего царевича законным наследником трона должен был стать его двоюродный брат князь Владимир Андреевич. Только под давлением «ближних» бояр Старицкий был вынужден присягнуть наследнику престола. Но царь Иван Грозный выздоровел, и вопрос о престолонаследии утратил остроту. Именно эти события навсегда испортили взаимоотношения между царем и удельным князем: «И оттоле бысть вражда великая государю с князем Володимером Ондреевичем, а в боярех смута и мятеж, а царству почала бытии во всем скудость», — замечает русская летопись, откликаясь на мартовские события 1533 года. [28]
Таким образом, царь Иван Грозный не мог доверять одному старицкому удельному князю важные военные дела. Так, 6 июля 1553 года, когда государю пришли вести о том, что крымский хан вновь появился у российских границ, он «отпустил князя Владимира Андреевича до воевод своих князя Семена Ивановича Микулинского с товарищи» в Серпухов, а сам «пошел в Коломну».[29]
В 1554 году удельный старицкий князь постоянно находится рядом с царем Иваном IV в большом полку, который «курсирует» маршрутами Коломна — Тула.[30]
