Давид Шраер-Петров
Кимоно
Профессор Бостонского института океанологии Либов прогуливался по одному из Токийских универсальных магазинов на Гинза-стрит. Ему хотелось привезти из Японии подарок жене. Что может быть лучше кимоно?! Либову показали отдел, где продаются женские кимоно. Он перебрал с десяток. Однако все ему не нравились, все казались не подходившими к облику жены, к ярким голубым глазам, золотистой мягкости лица, быстрым переходам от ласкового игривого настроения к неожиданным вспышкам обиды и даже гнева. Да и фигуры у японских женщин, во всяком случае, продавщиц, которых он просил примеривать приглянувшиеся кимоно, были несколько иной формы, других эстетических категорий женственности: тоньше там, где бедра переходят в таз. У русских женщин таз пошире, поосанистей, особенно после сорока. Его жене было несколько за сорок. Да и ноги у нее были подлиннее. Он пересмотрел множество кимоно, и ни одно из них не понравилось настолько, чтобы сказать: «Это подойдет, я выбрал лучшее из всего, что предлагалось». Сочетания рисунков и окрасок не задевали его так, чтобы можно было сказать: куплено от души! Более того, рисунки тканей, из которых были сшиты предлагавшиеся женские халаты, напоминали рыб, медуз, каракатиц или водоросли, которые осточертели дома в Институте океанологии.
Разочарованный в своих ожиданиях и раздосадованный, впрочем, скорее на себя, на свою вечную неудовлетворенность, Либов решил пройтись по молу, отвлечься, а, может быть, наткнуться на другой магазин, где торгуют кимоно иных рисунков и расцветок. Что если среди них попадется японский халатик именно той формы и того рисунка, который подходит его Рите? Но ничего подходящего не попадалось. Надо было переезжать на другой этаж мола.
Либов шагнул в кабину лифта и оказался в компании с многочисленной японской семьей, напоминавшей разноцветными нейлоновыми курточками букет воздушных шариков. Семья была явно провинциальной и, наверняка, путешествующей, потому что все от мала до велика (дедушки, бабушки, внуки и родители внуков) были обвешаны рюкзачками, фото- и киноаппаратами и громко разговаривали. Дальше он решил отправиться куда глаза глядят, то есть вслед за разноцветной компанией. Интуиция не подвела Либова. Две половинки дверей лифта разъехались. Он шагнул вперед и оказался в царстве, сочиненном самыми вкусными фантазиями кулинаров. За стеклами витрин лежали невиданные Либовым разновидности колбас, ветчин, сыров, копчений, солений, рыб и других даров моря — растительных и животных, и кроме того, хлеба, булки, пироги и пирожки, пирожные и торты, а в других витринах чудесно выращенные огородниками и садоводами овощи и фрукты, которые были такого качества, которое редко доводилось ему встречать в супермаркетах Америки. Вспомнилось нечто подобное в гастрономах Австрии и Италии, где Либов и его жена Рита провели два месяца в ожидании въездной визы в Америку. Жили они тогда беззаботной и не самой веселой жизнью, потому что детей у них не было, кота Ваську они оставили соседям по площадке в московском кооперативе за неделю до отъезда в эмиграцию, а кроме чтения и купания, никаких дел себе не находили.
Либов вспомнил, что позавтракал сегодня наспех, торопясь на мол, чтобы приобрести подарок для Риты — кимоно. Он почувствовал голод и начал присматриваться: что бы купить? Прежде всего ему захотелось съесть хороший бутерброд. Такой, как он любил сооружать дома из продуктов, купленных в «Русском Базаре»: с дышащим ноздреватым хлебом, розовой докторской колбаской и швейцарским сыром. И, конечно, кофе со сливками. Он покружил по кулинарному отделу и обнаружил именно то место, где конструировали какие угодно бутерброды и, вдобавок, сопровождали это великолепие фаянсовыми кружками, наполненными кофе того сорта, который заблагорассудится покупателю. «Тонко придумано», — оценил Либов. Еще более его поразили раскраска и силуэт кимоно, в которое была одета молодая женщина, готовившая бутерброды и варившая кофе. И рисунок на поясе! Либов заказал бутерброд с докторской колбасой и швейцарским сыром, колумбийский кофе с сахаром и сливками, дождался, пока женщина в чудесном кимоно сварит кофе и приготовит бутерброд, расплатился, отошел к свободному столику и вкусно поел. Пока Либов откусывал и запивал, взгляд его скользил по фигуре молодой женщины в чудесном кимоно. Она удивительно напоминала ему Риту. Напоминала, но в японской трактовке цвета глаз и волос, свечения кожи лица, изгибов кимоно, когда она наклонялась или поворачивалась к американцу спиной или вполоборота. Он нестерпимо захотел купить такой халат. «Простите, если мои слова покажутся невежливыми и даже дикими… Заранее прошу извинить, но я не знаю японского, а мой английский недостаточно гибок, чтобы выразить просьбу. Я русский…», — он не договорил, потому что увидел удивление и даже некоторую настороженность на лице японки-продавщицы. Но профессионализм и хорошее воспитание взяли верх, и она улыбнулась: «Пожалуйста, спрашивайте! Я к вашим услугам». Тогда Либов торопливо рассказал продавщице в приглянувшемся кимоно, что он хочет привезти из Японии именно такое в подарок. «К сожалению, господин, другого подобного кимоно не существует. Рисунок на шелковой ткани для него приготовили по эскизу моей приятельницы. И пояс к нему разрисовала тоже она. Она художница по шелку и работает по договору с музеями или по заказу очень состоятельных коллекционеров кимоно». «Как мне найти эту художницу?» — спросил Либов, чувствуя, что его охватывает азарт от которого теряют голову и делают невероятные глупости. Океанология приучила его погружаться в головокружительно азартные и невероятно опасные ситуации, из которых может выручить только профессиональная сноровка и хладнокровие. «Я позвоню Акико, так зовут художницу, может быть, она согласится показать вам свои работы. Между прочим, меня зовут Киоко. А вас?» Либов назвал свое имя. Вернее, фамилию. Так повелось с детства, перекинулось в школу, в институт и далее везде, что его звали по фамилии: «Либов, Либов!» И родители. И Рита зовет его «Либов». Продавщица поклонилась и набрала номер по мобильнику. Кто-то ей ответил, она спросила что-то по-японски. Выслушала ответ, кивнула снова, захлопнула телефончик и улыбнулась Либову: «Вам здорово повезло! Можно сказать, что вы счастливчик: Акико разрешила привезти вас в ее мастерскую». Договорились, что Либов будет ждать Киоко около эскалатора у главного входа в десять вечера.
Он стоял около эскалатора с букетиком фиалок и упрекал себя, что не назначил для встречи другого места: время было близкое к закрытию мола и вниз по эскалатору скатывалось так много народа, что он мог легко пропустить Киоко. Или по ошибке принять другую японскую женщину за нее. Он вглядывался в накатывающиеся лица и упрекал себя за свою дурацкую натуру: смесь авантюризма и склонности к сомнениям. Действительно, он готов отправиться неизвестно куда с незнакомой ему молодой женщиной, с которой обмолвился несколькими фразами на английском языке, которым они оба владеют отнюдь не в совершенстве, к абсолютно неведомой ему другой молодой японской женщине, художнице по кимоно, невесть по какому адресу, вечером, не зная ни слова по-японски. Он даже не сказал своим коллегам по Институту океанологии, с которыми вместе приехал на конгресс в Токио, что он отправился по делу, вернется поздно и по какому адресу/телефону его разыскивать, в случае чего. В случае чего! Разве он не читал в газетах об ужасающих мафиях, которые обитают в этом городе, претендующем на право считаться одним из крупнейших мегаполисов планеты? В случае чего! Да, если такой случай выпадет на его долю, никто не найдет даже останков американского ученого с русско-еврейским именем Либов! И тут же возникал образ милой молодой японки, которая приготовила вкусный бутерброд и сварила изумительный кофе. А главное, сама взялась помочь ему встретиться с художницей по кимоно.
Киоко не появлялась. Он готов был вышвырнуть букетик фиалок, выйти на свежий вечерний воздух и вернуться на такси в гостиницу «Империал», где он жил в номере вместе со своим коллегой по Институту океанологии. Он уже искал глазами мусорную урну для невостребованных цветов, как его окликнул женский голос: «Добрый вечер! Простите, что я задержалась немного!» — это была Киоко. Они вышли на Гинза стрит. Подвернулось такси. Важный, как лорд, шофер в белых перчатках распахнул дверцы. Киоко назвала адрес, и они начали пробираться в потоке автомобилей вечернего Токио. Вскоре шофер отдалился от Гинзы, миновал шумные освещенные улицы и начал ввинчиваться в улочки и переулки, уставленные деревянными двухэтажными домами в цветении вишен, вдруг напомнившими Либову родное Замоскворечье, Арбат, купеческие особняки. Когда такси проезжало мимо одного из деревянных двухэтажных особняков, окруженных высоким забором, Киоко сказала что-то шоферу, и он остановился. Либов расплатился, они вышли из машины и оказались около чугунной калитки. Такси уехало. Киоко
