начальный этап перехода к индустриализму («абсолютизм»), индустриальная модернизация (эпоха революций и капитализма), «зрелое» индустриальное общество (государственно-монополистическое общество, «социальное государство»), начальный этап перехода к гипотетическому постиндустриальному («моделирующему») обществу.
Революции традиционно рассматриваются как водораздел между формациями. Но в действительности смена формации не происходит во время одной революции. Это — более плавный процесс. И все же революции играют в нем важную роль, взламывая препятствия для обновления социальной иерархии, которые не были устранены эволюционным путем.
Как писал Николай Чернышевский, существуют периоды напряженной работы, когда человечество за короткий срок решает гораздо больше назревших задач, чем в периоды эволюционного развития. Но во время революционных периодов неизбежно наступает утомление масс, нередко происходит частичное разрушение социально-культурной среды, составлявшей почву для дальнейшего развития страны, и ряд задач революционного прорыва остаются нерешенными. Наступает откат, стагнация, а иногда и реакция. Эволюция и последующие революции вынуждены «доделывать», «доводить» работу, которая была намечена предыдущей революцией. С этой точки зрения понимание характера прошедших революций важно для определения задач последующих.
С учетом этих замечаний можно предложить типологию революций в рамках одной исторической фазы («формации»).
А) Межформационная революция. К ее началу новые общественные отношения уже вызрели. Задача этой революции — разрушить то в структуре общества, что препятствует переходу к новой формации. Нередко это не удается сделать с первого натиска.
Б) Ранние революции. В условиях зрелой формации начинают вызревать предпосылки следующей эпохи. Но они еще очень слабы, чтобы произошла новая смена формации. Именно в такие периоды случаются революции, которые в марксистской традиции получили удачную приставку «ранне-». «Раннебуржуазные», например. Эти революции не создают капиталистической системы, а служат стартовым выстрелом в забеге к ней. Классическим примером такой революции является английский «Великий мятеж».
В) Доводящие революции — доделывают, доводят работу межформационных революций в случае их частичной неудачи. Примером «доводящих» революций являются «Славная революция» 1688 года в Англии, которая выступала как доводящая в отношении «Великого мятежа» XVII века, Июльская революция 1830 года во Франции вослед Великой французской революции.
При переходе к индустриальному (в данном случае капиталистическому) обществу Россия, в ходе реформ Александра II вплотную подходившая к «ранней» революции, все же сумела ее избежать. В результате к началу ХХ века ряд задач «ранней» революции оставался нерешенным, что требовало «доводящих» реформ или революции. Прежде всего, речь идет о ликвидации авторитарно- аристократического режима самодержавия. Таким образом, либерализация политического режима во второй половине 1904 года, известная как «весна» Святополк-Мирского, была реализацией этой потенции «Славной революции» по-русски.
Революции решают три группы задач: национальные, гражданско-демократические и социальные.
— Решение «национальных вопросов» обеспечивает этногенетические задачи — либо организацию социально-культурного пространства (нации, национальной общности), либо защиту этнонациональных меньшинств или ликвидацию национально-колониального господства. Отсюда следует разделение национальных задач на объединительные (например, революции в Германии и Италии 1848–1849 годов) и национально-освободительные (например, Нидерландская революция XVI века).
— Решение гражданско-демократических задач призвано укрепить гражданские права личности, механизмы обратной связи между правящей элитой и населением, расширить социальные слои, допущенные в правящую элиту и влияющие на ее политику.
— Решение социальных задач должно обеспечить расширение социальных прав большинства населения, укрепление социальной защиты, снижение уровня социального расслоения.
Либеральная часть элиты рассчитывала ограничиться гражданскими задачами. Но процесс развития индустриального общества зашел значительно дальше, в России уже давно происходил промышленный переворот, сопровождавшийся урбанизацией и аграрным перенаселением. Поэтому, раз начавшись, революция не могла удержаться в антиаристократических рамках. 1905 год в России был обречен на то, чтобы решать задачи первой межформационной революции, открывающей эпоху конфронтации между индустриальным и традиционным укладами российского общества. Используя кальку с привычного нам языка, ее можно условно назвать «индустриалистической». Революция 1905 года, как и революция 1917 года, не могла не стать социальной.
Более того, являясь, по определению Теодора Шанина, «развивающимся обществом»[2], Россия втягивалась в глобальную систему, которая приступила к решению задач, характерных для следующего этапа развития индустриального общества. Ориентируясь на западноевропейскую ситуацию, политические силы ставили «завышенные» задачи. Быстрое развитие индустриального сектора в России, разрастание рабочего класса, еще в значительной степени маргинализированного, длительная традиция развития социалистического движения — все это способствовало постановке левыми социал-демократами вопроса о «перерастании» буржуазной революции в пролетарскую. Как известно, такую постановку вопроса о «непрерывной революции», продолжая мысль Карла Маркса, отстаивали Александр Парвус и Лев Троцкий, и несколько осторожнее — Владимир Ленин. Эта точка зрения принималась и частью эсеров, которые выдвинули ее самостоятельно и даже раньше Парвуса[3]. Эсеры в этот период оказались теоретическими лидерами, так как они не были скованы догматами о пролетарском характере социалистической революции и обязательном вызревании предпосылок социализма на почве крупной капиталистической промышленности. Они видели своей задачей проведение аграрной революции, которая создаст предпосылки не для капитализма, а именно для социализма.
Даже в условиях, когда предпосылки революции налицо (так называемая «революционная ситуация»), социальное напряжение может быть снято с помощью реформ. Таким образом, важнейший «субъективный фактор» начала революции — политика власти. Революция 1905 года и ее предыстория являются классическим подтверждением этого правила.
Позиция правящей элиты резко форсировала события. Император и его администрация могли либо возглавить процесс социальных реформ, либо встать на его пути, усилив раскол общества. Как известно, правящий режим упустил возможность избежать революционного взрыва. Инициативы Георгия Гапона, которые имеют европейские аналоги в чартизме и лассальянстве, открывали перед правящими кругами возможность получить мощный рычаг модернизации, расширить свою социальную базу и сделать политическую структуру режима более гибкой.
Переход к индустриальному обществу требовал организационного оформления рабочего движения и его включения в социально-политическую систему страны и выдвижения социальных задач.
Но очевидно, что аристократическая элита не видела не только самой необходимости этого, но и опасности сохранения существующего положения. Поведение власти во многом было детерминировано самой системой самодержавия, предопределявшей консервативное, если не сказать архаичное, понимание ситуации.
События 9 января, подорвавшие основы авторитета самодержавия — ключевой скрепы традиционного общества в России, перевели революционный процесс на стадию межформационных задач с одновременной постановкой задач ранней социал-этатистской революции (то есть задач создания социального государства и государственно-монополистического общества, характерных для ведущих стран мира во второй половине ХХ века). Одновременное решение двух групп задач создало серьезные трудности для оценки ситуации, и не только российскими мыслителями и политиками. Революция 1905 года стала серьезным теоретическим вызовом и для западноевропейского марксизма. Она была очевидно небуржуазной по своим проявлениям. Роза Люксембург предложила разделить буржуазные задачи
